Андроник (Никольский), архиепископ Пермский и Кунгурский, священномученик († 7/20 июня 1918)

Священномученик Андроник (Владимир Александрович Никольский), архиепископ Пермский и Кунгурский

Родился 1 августа 1870 года в селе Поводнево Мышкинского уезда Ярославской губернии в семье псаломщика Александра Георгиевича Никольского и в крещении был наречен Владимиром. В 1880 году Владимир поступил в Угличское Духовное училище, а по окончании его в 1885 году – в Ярославскую Духовную семинарию. В 1891 году он окончил Духовную семинарию по первому разряду и продолжил образование в Московской Духовной академии.

По совету и благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского 31 июля 1893 года Владимир принял монашеский постриг с именем Андроник в честь преподобного Андроника, ученика преподобного Сергия Радонежского. Постриг совершил ректор Академии архимандрит Антоний (Храповицкий).[1] При постриге архимандрит Антоний дал следующее назидание: «Почитай себя стоящим над пропастью или висящим над нею на протянутом сверху вервии и громко взывающим о помощи к Совершителю нашего спасения. Дни духовных восторгов и часы сладостных созерцаний пусть не отделяют от тебя мысли о предстоящей опасности; пусть не ввергают тебя в последующие часы и дни в самоуверенную беспечность, но, напротив, да снабжают они тебя силою и новым подвигом…»

6 августа того же года монах Андроник был рукоположен во иеродиакона.

После окончания 3-го курса, во время каникул иеродиакон Андроник и инспектор академии архимандрит Сергий (Страгородский)[2] побывали в Самарской губернии. Здесь они часто обсуждали аспекты миссионерского служения Русской Православной Церкви, в частности, в Японии. Архимандрит Сергий имел к тому времени личный опыт миссионерской деятельности в этой стране, так как с 1890 по 1893 года состоял членом Японской духовной миссии, находясь в подчинении главе Миссии епископу Николаю (Касаткину).[3]

В 1895 году иеродиакон Андроник окончил Духовную Академию и 22 июля того же года был рукоположен во иеромонаха и назначен помощником инспектора в Кутаисскую Духовную семинарию. Через год отца Андроника переводят в Александровскую миссионерскую Семинарию, находящуюся в Осетинском селение Ардон, где он несет послушание в качестве преподавателя, а затем инспектора Семинарии.

Иеромонах Андроник писал в дальнейшем: «Семинария там имеет значение рассадника православия и просвещения на всю Осетию. Преданный делу и мудрый ее основатель архимандрит И<оанн (Алексеев)>[4] так прекрасно поставил семинарское дело, что теперь, через десять лет основания, семинария совершенно изменила все лицо земли Осетинской. Из семинарии выходят прекрасные учителя и священники, с ревностью насаждающие слово истины. …Ардонская семинария явилась действительно светом для Осетии… Я с любовью предался этому делу: весной разъезжал… по школам, теперь уже многочисленным, и на деле видел жажду и усердие осетин к возродившемуся церковному делу».[5]

В 1896 году желающих учиться в семинарии было во много раз больше, чем она могла принять. Безусловное доверие крестьян к миссионерам, жажда христианского просвещения, повседневное общение с этими простыми людьми на их родине – все это действовало на молодого пастыря вдохновляющее. Он уже думал прожить в Осетии всю жизнь, усердно трудясь на ниве народного просвещения. Но все сложилось иначе.

В 1896 году архимандрит Сергий (Страгородский) получил от Святейшего Синода предложение продолжить служение в Японии, в качестве помощника начальника Православной духовной миссии. Принимая предложение, архимандрит Сергий отрекомендовал при этом и отца Андроника.

Иеромонах Андроник готовился уже ко второму учебному году, когда неожиданно для себя 3 сентября 1897 года получил телеграмму о назначении его миссионером в Японию. Этим же указом он был награжден золотым наперсным крестом. «Признаюсь, это меня в такую печаль ввело, – писал отец Андроник, – что я плакал, и весьма рад бы был, если бы сего не случилось… Грустно мне было расставаться с Ардоном, но это-то и вложило мне мысль, что не так живи, как хочется, а как Бог велит, что по возможности не имей никаких конечных, хотя бы и благородных привязанностей, ибо всякая привязанность уже по самому своему имени есть ограниченность и несвобода духа, а ведь к этой именно свободе духа мы и должны всячески стремиться».

 Попрощавшись с преподавателями и учениками, отец Андроник выехал в Санкт-Петербург. А 26 октября вместе с архимандритом Сергием отплыл из Одессы.

Путешествие в Японию заняло два месяца. Ехали через Грецию, Италию и Северную Америку. На отца Андроника это путешествие произвело огромное впечатление. Везде, где приходилось останавливаться, они с отцом Сергием, посещали древние христианские святыни, катакомбы и гробницы мучеников, молились у мощей святителя Николая в Бари, побывали на развалинах древнего Колизея, прославленного множеством замученных в нем христиан. И везде знакомились с современным состоянием христианства.

Удивила и поразила отца Андроника прекрасная постановка дела преподавания у католиков, в особенности у иезуитов, и невежество и нищета у греков. Удивило, как много католики трудятся, причем не ради Христа, а ради католической идеи. Поразило несоответствие великих христианских святынь, явно свидетельствующих о всецелом служении древних христиан Единому Богу, и современного католического общества, направляющего все свои усилия на угождение миру. Вся деятельность современных проповедников, органная музыка, звучащая в храмах – все это делалось в потворство страстям современного человека.

Молитва на камнях Колизея, политых мученической кровью, у гробниц мучеников-христиан, вдохновляли молодого пастыря на подвиг и на беззаветное служение Матери-Церкви.

«Теперь эта открытая борьба света со тьмою уже прошла. – Писал отец Андроник. – Теперь редки открытые гонения на христианскую веру со стороны неверующих. Враг понял, что так бороться для него же невыгодно. И вот он ухищряется побороть христианство иными, тайными средствами и путями. Он всюду расставил свои антихристианские сети, всячески и даже под благовидными предлогами смущает и совращает верных чад Божиих, призванных к святыне; и многие-многие гибнут, не разумея пути Господня. И теперь нам надлежит бороться… против того же гонения на веру, только в другом виде, а поэтому и сопротивление должно быть иное. …Мы теперь должны стараться как можно глубже закладывать в себя семя истинной веры, чтобы она была в нас живой и действенной, чтобы весь строй нашей жизни противостоял всяким ухищрениям диавольским.

…Поучительно проходить по этим местам минувшей сильнейшей скорби для первых исповедников веры Христовой, ничего не имевших за собой, кроме этой самой веры… Чувствуется, что вот отсеки человек самоволие и угождение себе, заботу о себе помимо Бога, поверь и скажи себе раз навсегда: “Бог нам прибежище и сила” [Пс. 45, 1], скажи так, чтобы навсегда хранить в сердце это слово, и начнется иная жизнь, жизнь ясная, жизнь хождения по ясным путям Божьим».

26 декабря 1897 года иеромонах Андроник и архимандрит Сергий прибыли в Японию. Епископ Николай встретил прибывших миссионеров с большой радостью и сразу ознакомил их с делами Миссии, рассказал о трудностях и особенностях миссионерской деятельности в Японии.

Первой задачей отца Андроника стало изучение японского языка, для этого епископ Николай дал ему двух учителей. Через месяц после приезда, 31 января 1898 года, отец Андроник смог отслужить всенощную на японском языке. «Первая его служба на японском языке, – писал епископ Николай, – очень тщательно приготовленная им: почти нигде никакой ошибки в произношении… По всему видно, что человек сей – великая надежда Японской Церкви».

Великим постом 1898 года епископ Николай, исполняя просьбу отца Андроника, принял решение отправить его после Пасхи жить в Осака, где он скорей мог бы изучить японский язык, находясь один среди японцев.

Приехав в город Осака, отец Андроник нашел православную общину в плачевном состоянии. В храм ходило не более десяти человек, на клиросе читал и пел один псаломщик. Христиане, казалось, были рассеяны и невидимы в этом огромном языческом городе. «Продолжаться так дальше не может, – решил отец Андроник, – надо самому идти к пастве». И в будние дни с пяти часов вечера он начинал обход домов христиан. Миссионер знакомился со всей семьей. Беседа шла за столом, хозяева подавали чай, и разговор от предметов житейских переходил к предметам религиозным. Темы непринужденной беседы сами давали повод для слова назидания, ободрения, а иногда и обличения и вразумления. За два года он узнал своих прихожан, их нужды и положение каждого. Постепенно храм наполнился, и уже не один псаломщик пел на клиросе, а большой смешанный хор. Сам же отец Андроник почти в совершенстве овладел японской речью.

«Я невольно остановился над вопросом о том, – писал в Осака отец Андроник, – как трудно нам здесь действовать, когда у народа нет никаких религиозных связей с верой, да и мы не обладаем духом настоящих апостолов Христовых, не имеем их благодати, богато восполнявшей их крепкие силы. …Сколько времени ходишь и в дождь и в грязь, и в немощи и в недосуг, и мало пробуждается народ, уже уверовавший прежде, но ослабевший; а относительно внимания язычников к слову о Христе нечего и говорить: не внемлют. И в этих сердечных противоречиях я долго и много ходил, сердечно молясь к Богу, да дарует нам Духа Своего Святого, наставляющего, умудряющего нас, просвещающего и исполняющего Своею Божественной силою, чтобы мы действительно были носителями и того Божественного учения, о котором вещаем, и Той Силы Божией, к Которой, как спасению всех, призываем народ».

Чрезмерное напряжение сил привело к расстройству здоровья отца Андроника. «Ваше Преосвященство, – писал он 30 августа 1898 года епископу Николаю. – Стыдно мне сознаться, а нужно: я болен. Что болит? Да все: голова как свинцом налита… в сердце иногда… как будто горячими клещами копаются… грудь ноет… а тут и ноги уже кстати болят, да и руки. …Настроение самое отвратительное. …Обуял какой-то страх смерти, а за ним такая тоска по Родине, что хоть бы сейчас бежать туда: умрешь-де здесь, и забросят на языческом кладбище, и никого не увидишь из своих… А тут всплывает на сердце и все, что никак не могу забыть, – все оставленное в России. И зачем-де меня потащили сюда? Сидел бы да делал там свое дело, как Бог послал. …Помогите мне, впрочем, не знаю и чем… Помолитесь за меня, чтобы мне воспрянуть. …Скорбь и уныние нашло и душит меня…»

Епископ Николай не терял надежды, что здоровье иеромонаха Андроника поправится. «Отец Андроник, – писал он, – даст Бог, будет отличным миссионером, кажется, и будет тем хозяином дела, о котором я мечтал. Посещает и оживляет церкви окрестные Осака; ропщет на неуспехи в японском языке, а между тем говорит так, что все отлично его понимают и иногда трогаются до слез его речами».

Однако здоровье отца Андроника не шло на поправку, и ему пришлось вернуться в Россию. 5 марта 1899 года он был назначен ректором Александровской Духовной семинарии в Осетии с возведением в сан архимандрита. Расстроенное здоровье его не поправилось и в России, и 13 января 1900 года он был уволен от должности ректора и вообще от духовно-учебной службы и отправлен в распоряжение Казанского архиепископа. 15 января архимандрита Андроника определили в Кизический монастырь. 9 сентября того же он был переведен в Уфимскую епархию и зачислен в братию Уфимского архиерейского дома.

18 октября 1900 года по ходатайству епископа Уфимского Антония (Храповицкого) архимандрит Андроник назначается ректором Уфимской Духовной семинарии, а с 11 января 1901 года, кроме того, – благочинным монастырей Уфимской епархии. Преподавательский состав Уфимской семинарии был в то время в значительной степени нравственно разложен, в семинарии процветали пьянство и невежество. Выпускники семинарии категорически отказывались посвящать себя служению Церкви.

Для исправления положения новому ректору пришлось уволить часть преподавателей, упорствующих в пороках и втягивающих в них юношество. Несмотря на покровительство иных педагогов влиятельными людьми, архимандрит Андроник шел в своей решимости до конца, до готовности самому уйти в отставку. И только таким образом ему удалось оздоровить нравственную обстановку и добиться того, что «пьяная семинария сделалась трезвою, нецерковная… церковною».

В то же время, пока архимандрит Андроник состоял благочинным монастырей, число обителей в Уфимской епархии увеличилось с шести до пятнадцати, был устроен единоверческий Воскресенский мужской монастырь, а в городе Златоусте – женская единоверческая обитель.

События, связанные с революцией 1905 года и введением конституционных преобразований, заставили епископа Андроника глубоко задуматься об основах национально-государственного строя России, о взаимоотношениях Церкви и государства, о том, насколько христиане должны быть небезразличны к системе государственного правления в своей стране. Плодом размышлений Святителя явилась статья «Русский гражданский строй жизни перед судом христианина, или основание и смысл царского самодержавия».

«Пусть никто не верит, – писал он, – наговорам обольстителей, которые говорят, что для христианина совершенно безразличен тот или иной порядок гражданской жизни. Нет, мы – христиане – в мире живем и из этого мира до времени, определенного Творцом, выйти не можем (1 Кор. 5, 10). А потому нам вовсе не безразлично, что совершается в гражданском нашем быту, ибо тот или иной строй, те или иные порядки жизни могут содействовать или препятствовать делу спасения, а в иных случаях и вовсе его преследовать насмерть… Итак… мы имеем самое твердое основание и непременную обязанность разобраться в том старом, что было доселе, и том новом, что нам предлагают, насколько то и другое способно помочь главному назначению нашей жизни на земле – спасению – или, наоборот, препятствовать ему.

 Для Русской земли, – писал Владыка, – только в царском самодержавии, без всякой заморской конституции и есть спасение. Чтобы согласиться с этим утверждением, нужно принять во внимание… ту многоплеменность, которою отличается наша страна по составу населения. У всех многочисленных народов нашего Отечества свой особый быт, свои собственные верования и нужды, свой характер. Можно представить, что будет при конституционном или тем паче республиканском строе в управлении, когда соберутся вместе представители всех этих народностей! Воистину новое столпотворение вавилонское может произойти, когда всякий будет говорить лишь свое, презирая другого и думая, что только о нем все и должны заботиться. Можно с уверенностью сказать, что концом такой сходки, на которой без драки не обойдется, будет полный развал целой России на ее составные части, но не в самостоятельные государства.

…Нет, должна быть целая, единая, неделимая Россия, какою мы унаследовали ее от предков для лучшего будущего. Пусть у нас, как встарь, будет сильный русский народ, дающий жить всем иным народам, составляющим нераздельное целое с ним.

Но для этого нужно отбросить всякий конституционный и партийный бред, лишь обессиливающий нас как государство и ведущий нас к разделению, а через это и под власть врагов. Должно быть восстановлено наше родное исконное царское самодержавие, почивающее прочно на теснейшей духовной связи Царя с народом и оберегающее общее государственное благо, не в ущерб и не в излишек какой-либо из составных частей целого государства Русского…»

В 1906 году отец Андроник получил от Святейшего Синода предложение вновь ехать в Японию, и 23 октября его назначили помощником начальника Православной Миссии архиепископа Николая (Касаткина).

5 ноября того же года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры Санкт-Петербурга была совершена хиротония архимандрита Андроника во епископа Киотского.

Приехав в Японию, Владыка вновь горячо взялся за дело, однако ревностные труды на поприще миссионерской деятельности, чрезвычайное напряжение сил при слабом здоровье снова привели к тому, что епископ Андроник тяжело заболел. Вновь он был вынужден подать прошение об увольнении из Миссии и 7 июля 1907 года получил освобождение от миссионерского послушания.

Архиепископ Николай (Касаткин) тяжело перенес расставание со своим викарным помощником: владыка Андроник пришелся ему по сердцу, он прочил передать ему бразды апостольского служения – по своим качествам епископ Андроник был тем человеком, который самоотверженно служил делу Христову. По мнению архиепископа Николая, Японская Церковь во главе с таким руководителем расцвела бы и расширилась. Но слабое здоровье не позволило епископу Андронику понести апостольский подвиг.

26 октября того же года епископ Андроник был командирован в город Холм для оказания помощи в управлении епархией епископу Холмскому Евлогию (Георгиевскому), избранному депутатом Государственной Думы и потому подолгу вынужденному жить вдали от епархии.

Вскоре, 15 марта 1908 года владыка Андроник назначается епископом Тихвинским, викарием Новгородской епархии. В то время правящим архиереем Новгородской епархии был архиепископ Гурий (Охотин), который по причине преклонного возраста (ему исполнилось в то время восемьдесят лет) редко совершал богослужения и с трудом вел епархиальные дела. Таким образом, вся нагрузка по окормлению епархии легла на плечи епископа Андроника.

Новгород и новгородская паства скоро полюбились владыке Андронику.

«…Я, грешный, – писал он митрополиту Флавиану, – не перестаю услаждаться и умиляться здешними новгородскими святынями и здешним народным благочестием. Город небольшой, церкви за каждым углом, а везде народа молится в достатке, а где и до тесноты. Тут как-то выдалась одна неделя с ежедневными праздниками и праздничками. И умилительно было видеть, как [праздники] изо дня в день народа собирали до тесноты и духоты. Стараюсь посему для собственного умиления среди народа бывать на всяком празднике: где послужишь, где подьячишь, где просто постоишь… Наслаждение! Так время и летит. Среди множества всякого дела прямо не замечаю не только дней, а даже недель. А там и могила. Да и не дай Бог дожить до раскрытия тайны беззакония, с чем, по-видимому, так торопятся…»

Ощущая дух времени и предостерегая от него свою паству, Владыка не стеснялся открыто порицать неистовства светских зрелищ, уже тогда пытавшихся навязывать христианам свои воззрения и вкусы. Когда в Новгороде была поставлена пьеса по роману Генрика Сенкевича «Камо грядеши» и артисты пели на сцене «Хвалите имя Господне», Владыка при первом же удобном случае дал отповедь устроителям представления, как богохульникам. Когда в городе был задуман вечер с балетными номерами, сбор от которого должен был пойти на раненых славян, тут же раздалось мужественное слово Епископа против мерзкого совмещения пляски с памятью о кровопролитии. Стараниями Владыки в Новгороде были организованы еженедельные религиозно-нравственные чтения, посещавшиеся сотнями людей. Епископ часто сам бывал на этих чтениях, вел их, давал советы лекторам, дополнял своим словом ту или иную лекцию.

Завидев на улице утомленного паломника, Владыка не ленился остановиться и поддержать его словом и дать место для ночлега в своем доме. Видя сектантов, он приглашал их для бесед к себе домой. Заботясь о городской пастве, епископ Андроник не оставлял без внимания и сельские приходы. По приезде в Тихвин он сразу же стал объезжать все церкви, входящие в Тихвинское викариатство. В каждом селе и деревне, где Владыка останавливался, он проповедовал, что ежедневно вместе с беседами занимало не меньше шести часов.

С благоговением встречал его народ «со кресты и хоругви» в своем приходском храме. «Все набожно крестятся, – вспоминал Святитель, – многие плачут от благоговейной радости. Многие и таяся, и открыто просят совета, молитв, готовы тут же исповедать всю свою душу, умоляют принять от них – кто полотенце, кто деньги, кто даже иконку или еще что-либо от святого места принесенное… И все это до глубины души трогает, настраивая ее на благоговейный и торжественный тон от сознания раскрывающегося перед тобой благодатного Царства Божия из глубин смиренного, простого, по видимости грубого, а на деле нежного и мягкого народа русского…».

Но в то же самое время открывалась и другая картина. Епископ видел, как угасает в русском народе дух. Владыка писал: «Отсутствие… отпечатка набожности грустно отражается и в жизни народной. Общая теперь жалоба на народное пьянство, на безобразное, даже со смертоубийствами и непременно с драками, провождение деревенских праздников, разгул, особенно молодежи, деревенские посиделки, часто толкающие молодежь на беспутство. …Молодое поколение и даже дети растут без всяких положительных и строгих правил жизни: какое-то одичание духовное отпечатывается и на их лицах. А что с ними будет впоследствии, когда и сама жестокая жизнь наложит на них свой немилосердный отпечаток, особенно если принять в соображение ту погоню за материальным или, лучше сказать, животным довольством, которое сделалось характерным признаком и духом последнего времени, освободившегося от духовных высоких начал жизни? …Это все более чем безотрадные, зловещие признаки, при виде которых жутко становится за будущее нашей народной жизни».

17 октября 1910 года архиепископ Гурий был уволен на покой, и управление епархией временно перешло епископу Андронику. 5 ноября управляющим Новгородской епархией назначен архиепископ Арсений (Стадницкий).[6]

Епископ Андроник был человеком решительным и прямым. Более всего он не терпел лжи, лицемерия и лести, оправдываемых будто бы обстоятельствами времени и необходимостью «дипломатических» приемов для государственной или церковной пользы. Эти пороки весьма распространились в то время не только между представителями высшего сословия и бюрократии, но и среди духовенства. И когда архиепископ Арсений занял Новгородскую кафедру, проявив себя здесь как незаурядный администратор и дипломат, между ним и епископом Андроником возникла тень недопонимания. Владыка, чтобы избежать кривотолков, сразу же письменно заявил правящему Архиерею свою позицию: «…Я решительно избегаю говорить высшим меня начальникам особенно изысканно и говорю то, что думаю. Рассуждаю так: пусть меня обвинят в неделикатности, нетактичности: каков есмь, таков и буду; но пусть никто не заподозрит в искательстве, в лести, ибо это уже недостаток нравственный, грязный».

В 1912 году почил о Господе архиепископ Николай Японский. Владыка Андроник скорбел о его кончине. Он писал в своем скорбном плаче: «Угас великий светильник Церкви нашей отечественной, от нее отродивший юную теперь Святую Церковь Японскую. За полвека беззаветно и скромно трудившийся, дорогой мой отец, почивший владыка Николай одну только святую сердечную заботу имел неизменно: да познают Тебя, Единого Истинного Бога, и Егоже послал еси Иисуса Христа… [Ин. 17, 3]. …И при всем великом его подвиге, при всем высоком его деле в икономии церковной – какой это скромный, детски цельный человек. Меня сподобил Господь быть и духовным сыном, а вместе и духовным отцом этого святителя Николая Японского: и видел я, и любовался его чистотою, простою перед Богом душою».

8 марта 1913 года епископ Андроник был назначен на самостоятельную Омскую и Павлодарскую кафедру. В тот же день он написал архиепископу Арсению письмо: «Итак, несомненно, волею Божиею мне предлежит путь в самый муравейник сектантства – в Омск. Конечно, это нелегко, но буди воля Божия о мне. Откровенно говоря, я более подходил бы для тихого Тобольска – для Омска же, пожалуй, “мое изранено уж тело”. Но постараюсь и там сделать что смогу.

Мне несказанно тяжко покидать святой и дорогой Новгород, в котором целых пять лет не покладая рук трудился и много пережил. Но теперь эту тяготу стараюсь подавить заботой о новом, уже своем деле. Дело трудное-трудное предстоит. …Но да поспешествует Сам Господь Своему делу».

Омская епархия в то время находилась в состоянии разрухи, церковные дела были запущены. Причина этого коренилась в том, что предшественник владыки Андроника, епископ Омский Владимир (Путята),[7] больше занимался достижением личных корыстных целей, а не устроением церковных дел, и епископу Андронику в дальнейшем многое пришлось переустраивать заново.

Встречая епископа Андроника, викарий Омской епархии епископ Акмолинский Мефодий (Красноперов)[8] произнес такие слова: «…Корабль Омской Церкви обуревается, и сильно обуревается сектантской волной. Накатилась эта волна штундо-баптизма и так называемого “евангельского христианства” с юга-запада России и стремится захлестнуть мутными водами своими коренных православных аборигенов Сибири… На Вашу долю, Владыко святый, выпадает серьезная и весьма нелегкая задача – организовать или, лучше сказать, мобилизовать все силы, целую армию ратников духовного ополчения для отражения натиска врага.

…Вам здесь придется трудиться почти на невозделанной почве, строить на чужом, можно сказать, основании. Здесь еще нет веками определенных традиций, как в коренных русских епархиях. В утешение смею Вам, Владыка, сказать, что для Вашей кипучей энергии, мудрого просвещенного ума и любящего сердца почва достается благодарная».

Прибыв в Омск, епископ Андроник, по своему обыкновению, сразу же отправился в поездку по епархии. Путешествуя от села к селу, преодолевая сотни километров, Святитель в каждом приходе подробно знакомился с жителями и духовенством, везде укрепляя паству словом назидания. «Чтобы жить по-Божьи, – обращался Владыка к народу, – надо знать волю Божию, закон Христов, Его учение, а это можно узнать из святого Евангелия; поэтому необходимо, чтобы Евангелие было у всех, его надо читать, учить, надо помнить, что это слова Самого Господа нашего Иисуса Христа. …Родители, читайте святые книги и детей к этому приучайте; особенно строго проводите день Божий – праздничный, как “день Господень”. Вообще же будьте благочестивы как в праздники, так и в будние дни. …Есть благоговейные люди, которые так себя ведут, как будто постоянно видят Бога, носят Его в сердце своем, на лице у них мир и спокойствие. К таковым Бог близок, и они близки к Нему. Эти благочестивцы подобны преподобному Серафиму Саровскому и другим угодникам Божиим, проводившим святую жизнь… Вместо того чтобы “перемывать косточки другим”… как это часто бывает, беседуйте “о святых”, чтобы учиться доброму, а не худому».

В Омске епископ Андроник вел ту же созидательную деятельность, которой он всецело посвящал себя в других епархиях. Он стал надежной опорой для всякого пастыря, труждающегося в духе Христовом, и грозным обличителем для всякого обманщика и лжеца, пытающегося не трудиться, а лишь подольститься к начальству. Непримиримый к духу раболепства, обмана и угодничества перед начальством, Владыка часто сталкивался с этими отвратительными явлениями и, в конце концов, был вынужден обратиться к духовенству Омской епархии с особым посланием. «Я желаю, – писал он, – слышать и видеть чистую правду, как бы она ни была грустна. Не потерплю одного показывания товара лицом, бумажной деятельности, хвастливого расписывания несуществующих начинаний и дел. И от всякого о том готов выслушать слово правды, чтобы фальшивых людей выводить наружу. Но не потерплю и тех, кто вместо правды принесет ко мне наглую ложь на собрата, оклевещет его, в надежде остаться нераскрытым, в предположении обольстить меня видом откровенности, прикрывающей низкое наушничанье. Такого я назову перед всей епархией лжецом.

…Все это прошу духовенство епархии принять во… внимание. Несказанно радуюсь всякой вашей инициативе в пастырском деле. Радуюсь, когда кто-либо приводит в исполнение мои указания и предложения или прямые распоряжения. Такого готов и на новые труды всячески воодушевлять и воодушевлять, желая, чтобы он не ослабел в начатом пути. Но противно для меня все, что делается только в угоду мне, а не по долгу пастырства, от радости воспользоваться добрым указанием… Но еще более противно, когда, подделываясь под тон начальства, спешат показать вид, что все веления его они и в жизнь уже проводят… противно, когда такая деятельность бывает только на бумаге да на словах, а не на деле. …Лучше потише и полегче, если нет сил и умения, да пусть все будет на деле, чем крикливые успехи и даже не начатое дело, но умело показанное, как блестящий фейерверк».

Духовенство, встретив в архипастыре поддержку своим благим начинаниям и справедливо увидев в новом епископе мудрого и самоотверженного вождя, готового в любую минуту положить свою душу за вверенную ему паству, воспрянуло духом. Усилиями епископа Андроника были собраны средства на устройство храма в честь иконы Божией Матери «Знамение», где стали проходить беседы, миссионерские чтения, собрания трезвенников, продажа и распространение книг, листков и брошюр. Желая удовлетворить запросы интеллигенции, епископ организовал в Омске систематические богословские лекции, привлекши к этому делу образованное духовенство и поддержав его своим личным частым участием. Народ, духовенство и общество охотно откликнулись на это живое дело, и зал богословских чтений был всегда переполнен до тесноты.

При Омском епархиальном братстве Епископ организовал епархиальное Общество трезвости. Для более успешной его деятельности Владыка благословил регулярно проводить в епархии торжественные празднества трезвости с крестными ходами, проповедями и раздачей литературы, в которых участвовали тысячи людей.

Разбирая причины распространения в то время в России порока пьянства, владыка Андроник писал: «В чем же настоящая причина пьянства? Главную и даже единственную причину можно назвать невежеством, но совершенно в ином и истинном смысле: это – невежество духовное, нравственное, притупление нравственного сознания, понижение нравственного отношения к самой жизни с ее высоким смыслом и назначением. Наше время как раз и представляет собой понижение нравственного сознания в народе и обществе. Постепенно подготовлялось оно путем обесценивания религиозных и нравственных основ жизни. Но расцвело оно, конечно, в освободительные годы, когда ложно понятые свободы объявлены были, прежде всего, как свобода на все низкое, гадкое, унижающее человека. …Итак, падение нравственных ценностей жизни, духовное одичание народа является главной причиной усиления народного пьянства…»

В Омске Владыку застало известие о начале Первой мировой войны. Пытаясь осознать причины и последствия этого бедствия, 22 июля 1914 года он писал в послании к Омской пастве: «Страшны современные войны при тех усовершенствованиях в военных приспособлениях, которыми теперь обладают народы. Тем более страшна такая великая война. Для нас она священная – как стояние за веру православную и за родное славянство. Для всех же народов она величественна – как прокладывающая глубокую грань между минувшим и будущим: эта война концом своим изменит всю карту современных царств Европы.

Да, невольно думается, что настоящая война есть война апокалипсическая, предреченная Самим Спасителем, как предвестница Его второго славного пришествия. …А потому, возлюбленные чада о Господе, надлежит нам все силы собрать, чтобы не дать восторжествовать этому вражескому на нас нашествию.

И прежде всего всем и всякому непременно надлежит глубоко сознать, как древним ниневитянам, что за грехи наши посылает нам Господь такое тяжкое испытание, как достойным того. Грехи же наши воистину вопиют к небу. Всегда люди грешили на земле и беззаконничали. Но не было еще того, что теперь есть. Теперь не только грешат и отступают от Бога, но и гордятся сим, как должным, превозносят порок и богоотступничество, как правильные. …Бывало худо на свете Божием и в нашем Отечестве. Но не было подлее, чем теперь. Над святыми заветами наших отцов и дедов, над добродетелью и чистотою жизни, над непорочной верой нашей смеются и ругаются…

Вот это наше беззаконие и богоотступничество и сознаем все как наш тяжкий грех пред Богом. …Пусть же будут пусты места увеселений, развлечений и всякого развращения. Не время им. Да не будет пира во время чумы! Да не будет бесстыдного плясания на одной стороне Отчизны, когда на конце ее и за пределами ее родные наши братья будут за нас кровь проливать! Во имя их кровавого подвига да будут все строги к себе. Пусть все свято блюдут пост, молитву, доброделание, воздержание перед Богом…»

2 августа 1914 года Святейший Синод назначил преосвященного Андроника епископом Пермским и Соликамским. В последний раз Владыка служил в Омске 15 августа, в день празднования Успения Божией Матери – престольный праздник в омском соборе. В этот день Святитель совершил Божественную литургию в сослужении епископа Мефодия (Красноперова) и десяти священников.

Прощаясь с владыкой Андроником, один из его соработников от лица омских пастырей обратился со словом, в котором ярко выразилось отношение духовенства к епископу: «Образ ваш как архипастыря – ревнителя веры и беззаветного труженика, пламенного проповедника и мудрого наставника – навсегда останется в нашей душе как идеальный образ носителя апостольских заветов в наши лукавые дни малодушия и отступления, образ, побуждающий нас, слабых, посильно ратовать за веру и Церковь, хранить предания апостолов, ревновать по деле Божьем – святом и вечном».

Прибыв в Пермь, епископ Андроник написал архиепископу Новгородскому Арсению: «Итак, я в Перми и великолепно себя чувствую. В Омске я быстро начал таять под непосильной ношей на слабом горбу и при отсутствии всякой поддержки сверху, а кроме того, при вмешательстве моего предместника. И я писал: силы мои изнемогают, поддержите меня и сделайте хоть часть того, о чем я слезно прошу как о неотложном, или уберите меня отсюда, лишь бы дело не портилось от несочувствия мне. Очевидно, удовлетворить моих желаний не нашли возможным или нужным, ну и взяли меня в Пермь. А друг “непостыдного упования” Путята уверяет, что меня скоро и совсем на покой попрут за ненадобностью, что из последней милости дали эту последнюю епархию. Конечно, сии князья Церкви ныне сильны и могут добиться сего легко… Моих провинностей мне никто не сказал. А я своею виною считаю только лишь преемство мое Путяте. А сего хлюста Вы изволите знать. Но без воли Божией ничего не бывает. Здесь чувствую себя как бы старожилом, как дома, мирно и прекрасно. А на сем основании полагаю, что здесь и моя могила, о чем как будто говорило и сновидение о моем переводе в “Могилев” накануне получения известия о переводе в Пермь. Буди воля Господня. Кланяться современным “богам” не буду».

Владыка Андроник высоко ценил духовную культуру русского народа, тот высокий нравственный идеал, который был им выстрадан в течение тысячелетия и который для многих к началу XX столетия стал блекнуть и теряться. В своем слове при вступлении на Пермскую кафедру он сказал: «Нет, не было на земле народа, который так глубоко и жизненно воспринимал бы веру Христову… Если современному одряхлевшему миру суждено от Вседержителя ещё воскреснуть к новой жизни, то это воскресение его будет от Богоносного русского народа».

Итак, в августе 1914 года епископ Андроник вступил в управление древней Пермской епархией, основанной трудами и молитвами святителя Стефана Пермского и показал себя достойным его преемником. Жизнь его стала для пермской паствы зримым образцом древнего благочестия. В воспоминаниях современников епископ Андроник запечетлился как подвижник, молитвенник и нестяжатель, вменявший во прах всякое материальное благополучие и богатство. Святитель был ревностным исполнителем иноческих правил и церковных обрядов. Он строго постился, обходился малым количеством пищи. Одевался просто, никогда не носил шелковых ряс, и хотя был награжден многими орденами, наград никогда не надевал. Накануне служения Божественной литургии почти не спал, всю ночь проводя в молитве. Нередко в будни епископ Андроник служил в Крестовой церкви и тогда надевал простую священническую ризу и малый омофор.

Знакомясь с епархией, Владыка объезжал самые дальние ее уголки. Архиерейской каретой никогда не пользовался – лошади архиерейские были отданы собору, на них соборное духовенство ездило на требы.

Время служения святителя в Пермской епархии стало временем духовного подъема приходской жизни: устраивались лекции, беседы, собрания духовенства и мирян. В аудитории при Стефановской часовне стали проводиться занятия миссионерского и народно-певческого кружков, была собрана хорошая библиотека, из которой желающим выдавались книги на дом. Во всех храмах города совершалось пение акафистов, после чего проводились беседы с прихожнами. Пермь отличалась в то время прекрасными проповедниками, в подготовке которых немало пришлось потрудиться епископу Андронику.

В Перми было организовано попечительство о бедных, оно имело свою столовую, где обеды отпускались по самой низкой цене всем желающим, а особо нуждающимся – бесплатно. При свечном заводе и на подворье Белогорского монастыря открылись книжные лавки. При храме Училища слепых и в Успенском женском монастыре устроены детские приюты. Воскресенская церковь Перми содержала за свой счет богадельню, в которой жили около пятидесяти человек. При кафедральном Спасо-Преображенском соборе было образовано общество хоругвеносцев, насчитывавшее несколько десятков человек, а в 1917 году создана дружина по охране собора и архиерейского дома.

Желая поделиться своим богатым духовным опытом, епископ Андроник составил и издал труд «Письма архиерея к иереям». В этой книге Владыка писал: «Для всякого внимательного к народной жизни наблюдателя с несомненностью очевидна особенность народной русской культуры. Наша народная культура есть исключительно культура духа. Во всем укладе жизни, в обычаях, в душевных исканиях, в народном и даже литературном творчестве непременно есть искание нравственной ценности жизни, отношение к ней именно с этой стороны. Все прочее, чисто внешнее, имеет уже второстепенный и попутный смысл и значение, обусловливаемое нравственными основами, как это и должно быть всюду и всегда… Для нее [культуры] и самая жизнь не имеет ценности без ценностей духа, без ценностей нравственных. Только с нравственной стороны расценивается и самая жизнь человека со всеми его поступками и намерениями. Не будет этих нравственных оснований – не будет смысла и в самых высоких и полезных делах человека…»

Но, переводя взгляд от высокого идеала, что еще имел живое проявление в душах человеческих, к современной религиозной жизни, епископ Андроник с грустью отмечал, что в ней исчезает даже внешнее благочестие. «Сплошь и рядом при расспросах, как взрослых, так и малых, – писал он, – приходится видеть, что именующиеся христианами не знают не только утренних и вечерних молитв, но и самых общеупотребительных и простых. Очевидно, и не молятся исправно, а в семье молиться не учат… В школах кое-каким молитвам научат, но не влагают, очевидно, потребности молиться, не воспитывают святого чувства молитвы как приближения нашего к Богу, как нашей с Ним беседы. Без этого же самого главного одно заучивание молитв для ответа ровно ничего еще не значит, и молитвы улетучиваются немедленно после оставления учащимися самой школы…

Очевидно, у самих родителей нет уже вовсе никакой заботы о том – молятся или нет их дети. Они и сами не научили тому детей своих, да и не наблюдают и за тем, соблюдают ли строго то, чему их в школе научили…

Одинаковое незнание народом и житий святых замечается, – не знают даже жития своего святого и даже дня памяти его. Следовательно, даже к своему святому не имеют никакого личного отношения кроме того, что его именем называются. …На житиях святых да на прологах и воспитывались старинные русские люди, и даже не по книжкам, а со слов других. Рассказы о святых были самыми любимыми рассказами, захватывавшими все внимание слушателей и отпечатлевавшими слышанное глубоко в душах слушателей. Люди привыкали в своих размышлениях ходить по примерам святых и даже как бы в их близком присутствии… К глубокому сожалению, теперь такого примерного научения христианству и христианской жизни на житиях святых нет, а потому нет и того святого воодушевления, которое может дать всякий светлый пример действительной добродетели. …И это при всеобщей почти грамотности, при общедоступности дешевого книжного рынка, при всяких полезных книгоиздательствах! Невольно напрашивается смущающий вопрос: да что же в таких людях и христианского осталось? Даже по внешним-то приемам и обычаям иногда трудно узнать христианина».

Приходским священникам Владыка советовал завести в храмах общенародное пение: начать с известных всем молитв и кончить тем, чтобы все богослужение вместе с канонархом исполнялось самими прихожанами. «Таким путем и в жизнь пойдут церковные песнопения, в старину заполнявшие жизнь народную, и теперь они вытеснят собою все грязные, расплодившиеся в народе песни мирские – научат и благоговению в самом поведении». Он советовал пастырям не ограничиваться проповедью за Литургией, но проповедовать и за другими богослужениями, «хоть краткое слово назидания от Евангелия предлагать молящимся, питать их душу хлебом Божиим. Кроме того, непременно нужны внебогослужебные чтения и беседы – в храме, в школе… На них уместно и следует завести пение хоровое и общенародное. Тут будет и чтение от Божественного, и рассказ из жизни святых или из истории поучительной. На сих чтениях удобно может исполняться и самая катехизация народа».

Большое значение владыка Андроник придавал кружкам ревнителей благочестия. «Несомненно, во всяком приходе, даже в самом распропагандированном, найдется много таких, – писал он, – которые скучают и скорбят о всем нехорошем в жизни. Вот с них-то и пусть священник начнет дело церковной миссии. Пусть он соберет около себя таких ревнителей благочестия, христианского научения и книжного доброго чтения. Из них можно составить постепенно как бы миссионерский кружок или кружок ревнителей. Собирая их по временам вместе, беседовать о вере и жизни, читать слово Божие, возбуждать в них самих ревность о том, чтобы и других привлечь к своему содружеству».

Прозорливо вглядываясь в жизнь современного общества, Владыка понимал, что не социальные, экономические или политические реформы грядут в мир, а новое язычество. И это «новое язычество в разных, самых благовидных и культурных формах посягает на самые основы веры во Христа Спаса. Оно стремится заменить собою христианскую закваску жизни христианских народов. Для сего оно с особым расчетом покровительствует временно всякому иному исповеданию, всякому сектантству, всякой иной вере, только бы в России развалить господствующее православие…»

В Пермской губернии проживало много старообрядцев, но со временем стали возникать и единоверческие приходы. Из-за недостаточного числа пастырей многие единоверческие храмы подолгу оставались без священника. Стараниями Епископа в Перми были учреждены пастырские курсы, созданные специально для подготовки единоверческих священнослужителей. И сам Владыка в единоверческом храме нередко совершал Литургию по служебнику XVI века.

Пермская епархия была одной из немногих, где Архиерей и пастыри, особенно из числа миссионеров, с тревогой смотрели на стремительное распространение безбожия, на этот раз – под видом научного марксизма и социализма. В 1916 году в Пермской епархии были созданы миссионерские курсы по обличению неверия и социализма. Курсы знакомили слушателей со средствами борьбы с безбожием. Курсантам сообщались сведения о современном состоянии безбожия за границей и в России, преподавалась научная постановка вопросов о Боге, мире и человеке.

Во все время служения епископа Андроника в Перми за каждой воскресной и праздничной Литургией говорилось две проповеди. Первую говорил Архипастырь после чтения Евангелия, вторую – по окончании Литургии кто-нибудь из священников по назначению; проповеди произносились не с амвона, а с архиерейской кафедры.

При епископе Андронике в Перми в Белогорском монастыре было закончено строительство великолепного Крестовоздвиженского собора, для военнослужащих Троицко-Сергиевского полка построена церковь во имя преподобного Сергия Радонежского.

Наблюдая почти всеобщее государственно-правовое невежество и упадок веры, Владыка видел, что монархический строй в России может не устоять, и предпочитал открыто говорить свое мнение даже Царю, если считал, что Государь дает повод к соблазну.

Епископ Андроник, слыша доходившие до него всевозможные грязные слухи о Григории Распутине, верил им. Владыка не знал, что за этой клеветой стояла масонская рука, организовавшая травлю друга Царской семьи. А потому он резко отрицательно относился к Григорию Ефимовичу и считал, что тот подрывает репутацию Государя. Распутин знал об этом. Проезжая из Петербурга в Тобольск, он обыкновенно останавливался на два дня в Перми. Григорий Ефимович ходил молиться в Кафедральный собор, но, чтобы не вызывать раздражения Владыки, становился около свечного ящика, подальше от архиерейской кафедры.

В 1916 году епископ Андроник ездил в Ставку Верховного главнокомандующего с депутацией от Пермской губернии. Находившийся ранее в Перми Троицко-Сергиевский пехотный полк получил в этом году название «Пермский», и пермяки поднесли полку новое знамя. После торжественной церемонии пермская депутация была принята Государем. На другой день Владыка служил Литургию в походной церкви при штабе главнокомандующего в присутствии Государя и офицеров Ставки.

Когда Государь приложился ко кресту, Владыка попросил у него позволения поговорить с ним наедине. Император согласился и пригласил его в здание штаба. Во время свидания Епископ стал увещевать Государя, говоря ему, что Григорий Распутин – личность недостойная, что о нем много говорят грязного, нехорошего, и близость его к Царской семье порождает множество сплетен и компрометирует Государя.

Император молча выслушал Святителя и, когда тот закончил, встал с кресла и позвонил в колокольчик.

– Граф, проводите Владыку! – сказал Государь вошедшему министру двора графу Фредериксу, и сам пошел к выходу.

В дверях он обернулся и сказал:

– До свидания, Владыка, советую вам не верить всякому вздору.

Император, и сам прекрасно знавший о напрасных слухах, был задет выговором, сделанным ему Святителем. Епископ же был в них убежден, и искал он не своей выгоды, а пользы Государя и народа. Ответ Государя и невозможность откровенного разговора были для него весьма прискорбны.

В отличие от многих архипастырей и духовенства, равнодушно смотревших на жизнь современного им государства, Владыка считал это равнодушие пастырей – религиозных вождей народа – предосудительным. Причину его видел в лени и нежелании вникать в существо происходящего. «Уж кто-кто, а пастырь обязан видеть и знать действительность, проникать в ее духовный смысл, и уметь ясно и неразладно с Христовой правдой и сердцем человеческим растолковать его своей пастве – если в том будет нужда – хотя бы для того, чтобы оградить ее от губительных для души лжеучений.

…Пастырь сугубо должен быть просвещен светом Христовой истины, знанием сердца человека и мирской премудрости, и все эти знания содержать в себе, как в едином сосуде, тщательно очищаемом от страстей».

Все годы мировой войны епископ Андроник принимал деятельное участие в событиях, касающихся жизни народа. С октября 1915 года пермский лазарет стал заполняться прибывающими в город ранеными. Владыка сам посещал их. Он предписал ввести во всех монастырях Пермской епархии круглосуточное чтение акафистов Господу, Божией Матери и святым, после чего благословил прочитывать молитву о даровании победы и молитву об упокоении воинов, отдавших свою жизнь за веру, Царя и Отечество. Он благословил всем женским монастырям епархии выделить по два человека для сбора пожертвований по селам и деревням на содержание лазаретов, на нужды воинов и на пасхальные подарки для них.

Владыка был инициатором различных мероприятий, служивших поддержке армии и пробуждению религиозного духа народа, призывал совершать крестные ходы и устанавливать сугубо покаянные постные дни, чтобы обратить народ к покаянию, и к народу привлечь милость Божию.

Епископ Андроник старался отыскивать практические пути для улучшения положения дел. Размышляя о патриотическом воспитании молодежи, он писал, что Пермский епархиальный училищный совет должен «озаботиться непременным введением во всех школах военной гимнастики… и военных детских игр. …Это обеспечивает громадное сбережение времени, когда молодые люди призываются на военную службу».

Но положение в стране становилось все тревожнее, нравственное разложение захватывало все большие слои народа. 23 мая 1916 года епископ Андроник обратился к пастве с сугубым посланием, в котором приводил церковные постановления об обогащающихся во время нашествия иноплеменников. Он писал: «Много гадости обнаружилось за это время войны в людях. Об одной из таких и ныне уже не в первый раз приходится настойчиво говорить, тем более что и высшая церковная власть призывает напоминать о том всем православным христианам. Разумею лихоимство и грабительство народа во время нашествия неприятеля, которое так затрудняет теперь нашу жизнь, всех волнует и доводит до опасных для народного благополучия проявлений».

Описывая обстановку, сложившуюся в Перми во время войны, Владыка сообщал архиепископу Новгородскому Арсению: «Молились, постились и исповедовались мы здесь по призыву Господа через Святейший Синод. Но далеко до всенародного покаяния и у нас, и, конечно, повсюду. Власти и большинство интеллигенции остались в стороне: это-де для глупого народа, который-де невежда в законе, а мы ведь вумные… Эти дни поста были истинным экзаменом для верхов народа: какому богу они кланяются. Оказывается, должно быть, что не истинному Богу, а молоху века сего. Вот корень зла и причина войны. Отсюда вывод: война кончится ничем, хотя бы мы и победили немцев.

Сегодня прочитал Ваш призыв о спасительном пути. Спасибо за дерзновенное и открытое слово. Но, очевидно, и в Новгороде то же, что и в Перми, творится. Так, вероятно и везде.

Газеты хвастали даже, что и при входе немцев в Варшаву творилось то же самое развеселое житие: “нам-де немцы вовсе не страшны”. Какая дерзость перед Богом! Точь-в-точь как пред всемирным потопом было и будет пред концом мира».

Владыка использовал любую возможность, чтобы обратиться к народу со словом увещания – пробудить «спящих», просветить невежественных. Он устраивал крестные ходы не только в дни церковных праздников, но и в дни памятных исторических событий. Святителю было прискорбно, что значительные исторические события народ воспринимает как малозначащие. То, чем другие народы восхищались бы, сделали бы предметом национальной гордости и поклонения, всем этим в России пренебрегают, а образованная часть народа упорно не желает говорить о ценности национального прошлого. Архипастырь и самим делом утверждал ценность отечественной истории. Так, по его благословению десятки тысяч православных во множестве крестных ходов собрались в монастырь на Белой Горе в память избавления от пугачевских разбойников.

Еще до государственного переворота, после которого началась новая эпоха церковного бытия и взаимоотношений Церкви и государства, владыка Андроник, читая будущее, как в раскрытой книге, писал: «Подождите, все поспешные реформаторы Святой Церкви: независимо от нашего желания произойдет и у нас отделение Церкви от государства, а после того и неизбежное гонение на Церковь не только от безрелигиозного, но и от антихристианского государства… Хотим мы или не хотим, но такое время к нам приближается. К нему и нужно готовиться как к огненному испытанию для нашей веры сначала от духа антихристова, а потом и от самого антихриста…»

8–9 марта 1916 года определением Святейшего Синода епархиальным архиереям было поручено ответить, могут ли они учредить в своих епархиях викарные кафедры при том условии, если они сами изыщут средства на их содержание. Епископ Андроник 7 мая 1916 года писал в Святейший Синод: «Вверенная мне Пермская епархия занимает площадь до 360 тысяч квадратных верст. Имеет она разноплеменного и разбросанного поселениями и хуторами населения свыше полутора миллиона душ обоего пола только православных христиан. …Приходов в пределах епархии числится к 1916 году – 481. …Суровый север епархии, занимающий большую площадь, населен лишь по рекам и реченькам. Народ здесь стоит на низкой ступени развития; просвещение в этот край идет медленно, вяло. Народ – пермяки-инородцы, – по своим религиозным воззрениям это еще дети. На юге в Осинском и Красноуфимском уездах целые волости с громадным тысячным населением инородцев: черемис, вотяков, башкир, татар. Магометанство и язычество в этих пределах держится крепко. В Красноуфимском, Оханском, Соликамском и Пермском уездах целые районы с заводско-фабричным населением, которое с давних пор стремится к широкой свободе. Почти во всех уездах епархии живут грубые фанатичные раскольники… Таким образом, в Пермской епархии почти параллельно проходят три направления: инородно-языческое, расколо-старообрядческое и церковно-православное. Осуществить при таких условиях мероприятия к введению в жизнь закона об устройстве православных приходов одному епархиальному епископу чрезмерно трудно. …Единственным выходом из такого положения может послужить учреждение в Пермской епархии кафедры викарного архиерея, который бы разделил великий труд епархиального епископа в управлении обширной Пермской епархией. Викарный епископ будет жить в городе Соликамске и иметь пребывание в Соликамском мужском монастыре на правах настоятеля оного… Называться посему викарному епископу подобает Соликамским, почему епархиальный архиерей должен называться Пермским и Кунгурским. Ближайшему ведению викарного епископа должны быть подчинены северные уезды епархии Соликамский и Чердынский».

Одновременно с этим епископ Андроник просил «на кафедру викарного епископа Пермской епархии назначить ректора Пермской Духовной семинарии архимандрита Пимена (Белоликова) …достойно проходящего свое служение, в достаточной степени ознакомившегося с населением и местными церковными нуждами и запросами края».

Однако, 23 мая 1916 года Синод вынес иное постановление: «Признавая это ходатайство Преосвященного Пермского заслуживающим уважения, Синод полагает переместить на кафедру епископа Соликамского, по учреждении сей кафедры, начальника Российской Духовной миссии в Урмии епископа Салмасского Сергия,[9] а начальником сей Миссии назначить ректора Пермской Духовной семинарии архимандрита Пимена, с посвящением его в сан епископа…»

Поскольку епископ Сергий не прибыл в Пермскую епархию, Владыка Андроник стал просить архиепископа Арсения (Стадницкого) ходатайствовать перед Синодом, чтобы ему в викарии был дан ректор Пермской Духовной семинарии архимандрит Феофан (Ильменский). «Поддержите это мое представление, – писал ему владыка Андроник. – Хотя он и недавно здесь, но Академию кончил еще в 1892 году и с 1894 года в священном сане был законоучителем, а потом смотрителем и, наконец, ректором. И здесь сразу прекрасно повел дело. Надеюсь иметь в нем хорошего помощника».

25 февраля 1917 года в Крестовой церкви архиерейского дома состоялось наречение архимандрита Феофана во епископа Соликамского, викария Пермской епархии, а на следующий день в Кафедральном соборе – его епископская хиротония.

Это было время, когда произошла Февральская революция. Сведения о совершившемся государственном перевороте и отречении Императора Николая II от престола достигли Перми 3 марта 1917 года. В тот же день поздно вечером в архиерейском доме по предложению епископа Андроника состоялось совещание высших начальников губернии. Владыка на этом совещании напомнил, что Русская Православная Церковь на протяжении всей истории была хранительницей и защитницей порядка, и теперь она не может остаться равнодушной зрительницей происходящих бедствий и должна возвысить свой голос в защиту порядка, который немыслим без самодержавного Государя.

Епископ зачитал проект написанного им обращения к православным людям и предложил присутствующим высказаться насчет целесообразности подобного обращения. Присутствующие одобрили его.

Перед тем как разойтись, ректор Пермской Духовной семинарии архимандрит Матфей с горечью упрекнул вице-губернатора: «Если бы господа губернаторы покрепче расправлялись с крамольниками, у нас все было бы в порядке». На это вице-губернатор парировал: «А вы, духовные, должно быть, плохо молились». Отец Матфей попытался на это что-то возразить, но Владыка взял его за плечо и тихо сказал: «Помолчи, Матфей!.. Действительно, плохо мы молились».

4 марта епископ Андроник обратился с Архипастырским призывом ко всем православным христианам Российской Церкви. Он писал: «Среди грозных событий тяжкого времени, перед лицом стоящего у врат Отечества лютого и коварного врага, совершилось событие величайшей важности и священности. Боговенчанный Государь Император Николай II Александрович, в своей неподкупной совести предавая себя в десницу Всевышнего Сердцеведца, сложил с главы своей царскую корону, отрекшись от царского престола с передачей такового своему царственному брату Великому князю Михаилу Александровичу. Да будет воля Всевышнего.

Но сегодня телеграфное агентство принесло телеграмму о том, что Великий князь Михаил Александрович решил принять верховную власть в том лишь случае, если такова будет воля всего Великого народа нашего через всенародное голосование. Вместе с тем Великий князь Михаил Александрович просит всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, теперь облеченному всей полнотой власти, впредь до выражения всем народом своей воли.

Так Божиим испытанием пока остаемся мы в междуцарствии. Ко всем тяготам переживаемого нами времени прибавилось это новое испытание. Среди таких обстоятельств именем Божиим и для блага Родины нашей призываю всех православных чад Церкви и граждан державы Российской оказывать всякое послушание Временному правительству, сохранять всяческое спокойствие. …Пусть всякий свято сознает свой гражданский долг перед лицом врага и при тяжких условиях в Отечестве.

Особенно же по долгу архиерейства и от беззаветной любви моей к дорогому Отечеству призываю всех от мала до велика с горячим и откровенным усердием устремиться на молитву ко Господу Богу о Его всесильной нам помощи среди создавшихся трудных обстоятельств. Будем умолять Его, Всещедрого, да устроит Сам Он власть и мир в земле нашей, да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери. …Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевленно получить родного Царя от Него, Всеблагого Промыслителя».

5 марта 1917 года в Спасо-Преображенском кафедральном соборе при огромном стечении народа на Литургии, после чтения Евангелия, с великой душевной болью Владыка сказал: «Ведаю, братие, что ждете от меня слова по поводу всех переживаемых нами событий. Но что же я могу сказать вам, грешный, кроме той печали, которая обдержит сердца наши… Итак, не стало у нас Царя. …Что же нам делать среди таких испытаний? Прежде всего… призываю всех русских граждан проявлять полное подчинение Временному нашему теперь правительству, облеченному всей полнотой власти и не без воли Божией взявшему бразды правления в такое тяжкое время. …Отечественная опасность требует от нас дела и работы для устранения всей разрухи в стране нашей. От нас требуется не только удвоенное усердие в деле, но прямо подвиг и самоотречение… …Не время безделью и развлечениям. Нашей беспечностью и постыдностью да не осквернится лицо земли Русской. Месяца два назад я посылал свою слезницу к высшей нашей духовной власти по поводу переживаемых событий. Охарактеризовавши всю тяжесть грозного момента и уверенно, безбоязненно указывая на угрожавшую нам опасность, я умолял войти в Совет Министров, в Государственную Думу и Совет и даже к самому Царю и умолять их прежде всего о прекращении – если не на все время войны, то хотя бы на время сего Великого поста – о прекращении всех увеселений, этого пира во время чумы, умолять о том, чтобы начата была беспощадная борьба со всяческой ложью, бездеятельностью, беспечностью, злоупотреблениями, изменою, от которых Отечество в опасности, дабы не разверзлись над нами небеса гнева Божьего за эту подлую пляску в братской крови. …Ведь это преступление пред братской кровью, пред кровью нашей многострадальной геройской армии. Так я писал тогда. Но на это свое моление я не получил и ответа – вероятно, только улыбнулись на него, как на пустую затею не в меру ревнующего человека, видящего опасность там, где нет ее. И доулыбались, и довеселились до того, что потекла кровь не только на поле брани от врагов, но и в стольном граде братская кровь от междоусобицы. И довели мы себя до такого тяжкого состояния. Вот наше горе и плач, и неведомо, когда они прекратятся. Но вот и последнее мое слово о том, о чем так часто не переставал и не перестану взывать ко всем. Потому так много бед обрушилось на нас, что тяжко мы согрешили пред Богом, отступили от Него, превозносясь сим богоотступничеством. Посему покаемся в этом, оставим все, чем прогневляется Бог. …О, если бы было обращение к Богу души соборной-народной, дабы увидел Он, что признаем мы себя греховными пред Ним, что мы Отцом своим называем Его и к Нему Единому припадаем. …Только Он может спасти нас и устроить все, изведя людей мудрых и сильных, которые смогли бы провести наш корабль народный смело и верно к тихой пристани среди всех бурь и подводных камней и передать нам Великую Россию полною духовных и вещественных благ.

…И Господь Бог призрит на это наше к Нему моление и проявит к нам Свое всепрощение и милость. Тогда минует разруха нашей жизни, минует опасность для Отечества, и Сам Господь, как нашим предкам, изведет нам мужа мудра и добра…»

Но сильное слово Архипастыря, его горячий призыв к покаянию вызвали волну недовольства новых гражданских властей. 22 марта 1917 года Пермский исполнительный комитет отправил телеграмму обер-прокурору Святейшего Синода Львову с требованием уволить епископа Андроника от управления епархией «как опасного для общественной безопасности и как препятствующего духовенству в его праве соорганизоваться».

Узнав об этом, Владыка писал архиепископу Арсению: «Моя опасная для общественной безопасности деятельность, очевидно, заключается, во-первых, в прилагаемом моем “Архипастырском призыве” от 4-го сего марта; во-вторых, в произнесенной мною 5-го сего марта в кафедральном соборе и произведшей несомненное и сильное положительное впечатление проповеди… в-третьих, в предложенной мною всему духовенству епархии стройной системе собирания и объединения всего православного народа через церковно-приходские попечительства, возглавляемые и объединяемые епархиальным Стефановским братством… в-четвертых, в том, что, лично присутствуя на мною же открытых собраниях градо-пермского и мотовилихинского духовенства и давая всем возможность высказаться, однако, считаю нужным обнаруживать задор и неосновательность некоторых ораторов, очевидно и поспешивших пожаловаться о том комитету, а вероятнее всего – самому совету рабочих и солдатских депутатов, всем заправляющему по указке немецких и еврейских провокаторов, как и по всей России.

…Докладывая о сем, в случае требования г. обер-прокурора моего увольнении на покой, прошу Вас не отказать настоять на строгом и всестороннем суде моей опасной деятельности, чтобы не давать дела в руки террора, хотя бы и признано было за лучшее уволить меня на покой».

29 апреля 1917 года Святейший Синод постановил «созвать… для обсуждения назревших вопросов, касающихся устроения Православной Российской Церкви, Предсоборный совет». В него должны были войти, кроме присутствующих в Синоде архиереев, еще семь, избранных «правящими епархиальными Преосвященными и их викариями из своей среды». Всем архиереям были разосланы Синодом телеграммы с просьбой представить семь кандидатов.

Разруха государственная и церковная становилась все глубже; тяжело переживая тревожные события времени, епископ Андроник 19 мая 1917 года вновь писал архиепископу Арсению: «[Архиепископу] Финляндскому[10] я послал письмо с полным разгоном теперешней политики Синода безцерковного, а следовательно, и его самого. Я был уверен, что он устоит и новых архиереев уговорит стоять на постановлении [Синода от] 9–13 марта.[11] Так и телеграфировал ему. Но они[12] решили быть каким-то хоть временным исполнительным комитетом до [созыва Поместного] Собора. Да кто их уполномочил исполнять за всех? А Собор-то [если] и не будет, – тут [тогда] как? У прежнего Синода была хоть малая тень преемства-каноничности от признания когда-то его Патриархами Восточными. А теперь ведь Синод [существует] милостию внерелигиозного [Временного] правительства и нашего архицезаря. Только одно оправдание: нельзя оставлять Церковь без всякого начальства, особенно теперь, при полной разрухе и Церкви, и государства, дни коего сочтены и взвешены и найдены легкими и малыми. …Все больше склоняюсь к решению: отрясти прах от ног своих и уйти на покой. Еще подожду немного и, когда такое решение окрепнет, тогда и подам прошение. Посему и обращаюсь к Вам с просьбой: не могу ли я с Вашего согласия проситься на житие в Тихвинский монастырь… Мне нужна только келья да братская трапеза, а одежы на мой век достанет наличной, больше же ничего не нужно. Послужить хоть изредка позволят. Из Тихвина же потом мечтаю перебраться к Нилу Сорскому.

Вы мечтаете о плодотворности собрания архиереев. А я и мало в это не верю: “как вы, друзья, ни садитесь, а в музыканты не годитесь”. Так о большинстве можно сказать. Соберите хоть сотню дураков, не выйдет и пол-умника из них. Так и тут. Надо, чтобы архиереи научились первому делу – стоять перед Господом, а не перед временщиками в том или ином отношении. Сего же нет, посему и надежды нет на полезность всяких съездов и собраний. Теперь время лишь личного дела всякого.

…Если веруете в полезность собраний, то вот и ведите церковную линию. Уступок никаких, а должны быть только соображения церковной икономии. Замашка удержать “что-нибудь” – есть нетерпимый оппортунизм. Если бы отцы во время арианства стояли хоть за “что-нибудь”, то мы не были бы в Церкви. А они и буквы единой – йоты – не хотели уступить компромиссу. И отстояли чистоту Церкви…»

Своими размышлениями епископ Андроник так же делился с архиепископом Литовским и Виленским Тихоном (Белавиным), будущим Патриархом Московским и всея Руси. Он писал: «Чем ближе присматриваюсь к растущей подлости, тем больше решаюсь отрясти прах от ног и уйти на покой…

В Предсоборный совет представляю и Вас. Но не верю я ни в какие съезды и собрания – так испошлились люди… Тяжко видеть разруху Церкви и Отечества. Уже не близок ли и последний противник Христа?..»

По получении от архиереев ответных телеграмм были определены семь членов Предсоборного совета, за которых было подано наибольшее количество голосов. Среди других в Предсоборный совет был избран и епископ Пермский и Кунгурский Андроник. Владыка был приглашен в Петроград для участия в работе Предсоборного совета.

Для эффективности работы Предсоборным советом были созданы десять отделов, возглавленных архиереями. По окончании работы совета, 2 августа 1917 года Святейший Синод постановил напечатать «принятый общим собранием Предсоборного совета проект устава Поместного Собора Всероссийской Православной Церкви».

15 августа 1917 года, в день празднования Успения Пресвятой Богородицы, в Москве начал работу Поместный Собор Всероссийской Православной Церкви. Одним из главных вопросов, которые должен был решить Собор, был вопрос о восстановлении Патриаршества в России. Однако к обсуждению этого центрального вопроса Собор приступил не сразу, но лишь спустя почти месяц после открытия.

На Соборе епископ Андроник вошел в состав издательского отдела и был одним из энергичнейших его деятелей. «Огнь пылающий» – звали его участники Поместного Собора. Большие трудности возникали у издательского отдела после захвата власти большевиками и «национализации» типографий. Епископ Андроник делал все возможное, чтобы документы Собора и послания Собора к народу продолжали печататься. Голосу Поместного Собора Владыка придавал огромное значение. Между тем, события, происходившие в России, приобретали все более трагические очертания.

Параллельно с работой Собора в Москве начались кровопролитные столкновения между сторонниками и противниками большевизма. 25 октября 1917 года в Петрограде произошел вооруженный переворот, власть перешла в руки большевиков. 27 октября Москва была объявлена на военном положении. Началась стрельба вокруг Кремля и на Красной площади. К утру 28 октября юнкера в результате антисоветского восстания захватили Кремль. Вечером того же дня отряды красногвардейцев и солдат, выступавших на стороне большевиков, блокировали центр города. В Москве начались уличные бои. 28 октября – в разгар боев в Москве – Собор, наконец, принял историческое постановление о восстановлении Патриаршества в России.

31 октября, под грохот орудийной пальбы, состоялось голосование за кандидатов на пост Патриарха Московского и всея России. Было избрано трое кандидатов: архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний (Храповицкий), архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий) и митрополит Московский и Коломенский Тихон (Беллавин). Из этих трех кандидатов надлежало выбрать единственного пастыря для всей Русской Православной Церкви.

5 ноября в храме Христа Спасителя состоялось избрание Патриарха. Жребий Первосвятительского служения выпал митрополиту Тихону (Беллавину). 7 декабря 1917 года были избраны шесть членов Священного Синода и шесть их заместителей, среди которых был и епископ Андроник.

Среди прочих вопросов членами Собора обсуждался доклад о единоверии, в котором предлагалось ввести единоверческих епископов. Против этого выступил епископ Андроник. Владыка заметил, что желающие иметь своего епископа-единоверца стремятся не столько к благочестию, сколько к отделению от Русской Православной Церкви, к тому, чтобы завести свою автокефалию на канонической территории Русской Православной Церкви, что может явиться началом нового раскола.

Известия, доходившие до Собора из разных мест России, были самые тревожные. 22 ноября 1917 года епископ Андроник обратился к своей Пермской пастве. «Страшно жить становится теперь всем, – писал он. – Там выжгли и разграбили имение, вырезав и весь неповинный скот. Там отобрали у причта последний кусок земли, забыв, что посягнувший на Божие и церковное достояние подлежит строгому суду Божию, как укравший у Самого Вседержителя. Там прихожане выгнали с прихода ни в чем неповинного батюшку, надругавшись над ним и его семьей. Там лишили духовенство и тех жалких крох содержания, которыми доселе оно питалось со скорбию… А что говорить о тех грабежах, воровстве, озорстве, погромах, какие повсюду не дают никому покоя. Предметом позора и поругания сделались мы для всех народов мира. От нас все отстраняются как от зачумленных и крайне опасных, а между собою уже уговариваются – как поделить нашу землю родную, пока мы деремся да ссоримся между собою из-за нее.

Дорогие мои, от Господа данные духовные чада! Всех, кто верует в Бога, в свою душу и в вечную жизнь, всех, кто любит Родину святую, всех таких зову и молю – встаньте и воодушевитесь на защиту веры и земли родной. Удалившись от Бога, народ одичал и озлобился, а враг ослепил всех и подустил восстать друг на друга. Помогите всем прийти в рассудок и опомниться: ведь мы теперь не только на краю погибели, но уже погибаем, ибо земля наша почти опустошена нами же самими. Спасайте ее, спасайте все, кто видит и понимает эту нашу погибель.

И прежде всего, други мои …усердно молитесь ко Господу, да умилостивится над нами. Только Он Один и может теперь спасти нас, как спасал и отцов наших в лихие годы».

В декабре 1917 года епископ Андроник вернулся по окончании сессии Собора в Пермь. То, что он увидел своими глазами в епархии, еще больше его опечалило, и он вновь обратился к пастве с воззванием, которое просил читать не только в храмах, но и при всяком удобном случае.

«…Волна не только государственной разрухи, но и безбожного антихристианского восстания на Церковь Божию докатилась и до нашей Пермской земли, – писал он. – Развратившие народ враги Церкви теперь толкают ее же сынов – православных христиан всячески ругаться над Церковью, над верой и над священством… Посему от скорби великой и туги сердца своего объявляю всем православным христианам, еще не забывшим, что они православные: пусть все знают, что всех посягающих на церковное имущество, всех насилие и надругательство причиняющих духовенству – всех таковых предаю строгому суду Всевидящего Бога, Который лучше всякого начальства знает, кто в чем виноват, и рассудит таковых по Своей правде.

…Дорогие братья, православные христиане! Или еще мало нам, что идет разбой и грабеж всюду среди белого дня, что происходит страшная братоубийственная бойня в земле нашей, расхищаемой со всех сторон русскими же людьми? Умоляю всякого русского, кто еще хоть малость сохранил веру в Бога и любовь к многострадальной и погибающей уже Родине, – умоляю всякого встать на защиту Церкви и России».

В январе 1918 года епископ обратился с нарочитым посланием к пастырям Пермской епархии: «…Отцы и братие! Тяжко было доселе всем в России. Но уже настал час еще большей и страшной тяготы, решающий судьбу нашего Отечества. Уже открывается почти явное гонение на святую нашу веру. Уже выкрикивают отщепенцы от веры, что надо отобрать церкви и монастыри и обратить их в театры и подобное. По меньшей мере, посягают отобрать церковное имущество и драгоценности – святые жертвы отцов и дедов наших. Предполагать отсюда можно и еще худшие посягновения на Святую Церковь. Время страшное, время если не антихристово, то весьма предшествующее ему по своим признакам. А мы будем бездействовать?! Да не будет сего осуждения на нас…

Будем строго помнить, что на страже народа Божия мы поставлены и должны будем ответ дать за всякую погибшую овцу. Если мы не явимся руководителями народной совести в такое страшное время, как теперь, то мы окажемся совершенно не имеющими никакого смысла и назначения для народа. Бог всем нам на помощь».

Наблюдая духовную и материальную разруху, Владыка всматривался в истоки этой страшной болезни, постигшей Отечество. Он искал ответ на вопрос – в чем причина того, что народ русский поддался большевистским посулам и восстал, разрушая прежний уклад и вековые традиции. Анализируя причины отступления, он писал, обращаясь к духовенству и ко всем образованным русским людям: «Должны мы теперь перед лицом развивающегося грозного суда Божия, как перед смертью, сознаться, что ведь исключительно на народные средства мы обучались, воспитывались в разных учебных заведениях, а оттуда и в люди на работу выходили. Народ во всем себе отказывал, привык жить в грязи своей деревенской жизни. На свои потом добытые средства он строил дворцы в виде разных университетов, академий, семинарий, гимназий и прочего. Конечно, его об этом не спрашивали. Но он молчаливо все это делал для нас, в полной и правильной надежде, что мы ему сторицей воздадим за это, принеся к нему свет просвещения и культуры не разрушительной, не отрицательной, а положительной и творческой.

…Вот и оглянемся на самих себя – как и чем мы воздаем народу за его заботу о нашем образовании и благополучии жизненном. И прежде всего – творческие завоевания ума человеческого приблизились ли к жизни народной? Конечно, басни о том, что человек от обезьяны произошел, а не от рук Божиих, что на небе никто не бывал и потому нельзя уверенно говорить о Боге – вот это и подобное приблизилось к народу. И книжки, и газеты, и разные освободительные образованные агенты, и школа – усиленно заботились о проведении в народ вот таких басней и разрушительных выдумок с целью убить народную веру как суеверный пережиток темного народа. Видел он, как во многих случаях образованные проводники культуры в народную жизнь с нескрываемым презрением относились к дорогой для народа православной вере и Церкви… Видел народ, как отбивались от рук дети, проходившие начальную школу и терявшие всякую духовную связь с исторически сложившейся душой народной… Видел все это народ как плод просвещения, видел, как падает народная вера, как падают нравы народные, как рушится семья, как молодое поколение заделывается в пьяных хулиганов…

Так и в нашей духовной области жизни. Из духовной школы нет не только достаточного числа добрых пастырей, но и вовсе они не идут в деревню. Семинаристы предпочитают уходить в университеты, а не в народ для святого пастырского делания. Народ же должен довольствоваться случайными, не вполне подготовленными пастырями. …Вот и упало пастырство как руководительство народной совестью. Оскудела проповедь, упало богослужение. Отсюда падает и благочестие в народе…

Народ решил, что никакой ему пользы нет от всех этих образованных людей, сидевших на его шее. К сожалению, так же он рассудил и о нас – духовных, не сумевших взять его душу в свое пастырское неотъемлемое руководство и тем не уплативших свой долг народу за наше образование на народные средства. Вот отсюда и злоба на всех образованных… Знаю, что ближайшее будущее готовит нам анархию и поножовщину, когда в буквальном смысле будут убивать брат брата, отец сына, сын отца и мать. Но основание для того заложено в самой разрушительной культуре и просвещении нашего века. И как не бунтовать народу, у которого выбили из рук, вытрясли из души все духовные ценности, которыми он жил и которые делали его воистину богоносным. А теперь над всем этим насмеялись, все это в грязь затоптали. И сделали его больным и несчастным.

Но верю, что сбитый с толку народ придет в чувство, найдет дорогу к выздоровлению, одумается именно тогда, когда среди поножовщины сын будет стоять над трупом убитого им отца или отец над трупом убитого им сына. Такою дорогою ценою именно крови, но купится народное духовное выздоровление. Ну а вот интеллигентщина, способная на… безграмотные и бредовые самооправдания… она, очевидно, далека от раскаяния…

А вывод отсюда для всех нас вот какой. Все мы должны чистосердечно сознать указанное положение дела в стране нашей и принять не искусственные, а серьезные и достоверные меры к исправлению дела. Все мы должны сознать свою вину в том и пойти к выбитому пропагандой из колеи жизни народу с тем, что получили здорового и светлого за его счет. Должны мы все меры принять, чтобы… вложить в его душу мир и успокоение не прикрашенные, а действительные. И прежде всего в себе самих выносить разбитую в народе веру, которою он жил и спасался для вечной жизни, почувствовать с народом истинное братство и равенство на той народной платформе, которая есть храм Божий, где богатые и бедные, знатные и простые, образованные и невежды одинаково пред Богом предстоят… Устроится народ при вашем содействии и бережном к нему отношении – и воздаст вам своею любовью сыновнею и всецелым о Господе послушанием. Да не обманет меня моя глубокая вера в такой исход смуты».

После краткого пребывания в Перми епископ Андроник вернулся в Москву, где Поместный собор продолжил свою работу.

После опубликования декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, открылась широкая дорога бесчинствам большевиков. В Перми события развивались следующим образом: с февраля 1918 года большевики стали описывать церковное имущество, отбирать домовые храмы, как безприходные, реквизировать духовные учебные заведения, начали глумиться над святынями, устраивая в храмах танцевальные залы (в Епархиальном женском училище).

8 февраля большевики ограбили Успенский женский монастырь и Белогорское подворье в Перми. На защиту святых храмов встал простой, верующий, безоружный народ, но «товарищи» ответили на просьбы и слезы христиан стрельбой из пулеметов. При защите Белогорского подворья пролилась в Перми первая кровь за святую веру – были безвинно расстреляны женщины, защищавшие подворье.[13] На следующий день были зверски убиты двое насельников подворья – иеродиакон Евфимий и послушник Алексий (Коротковы).

Не дожидаясь приезда Архипастыря, пермское духовенство приняло решение собраться в аудитории при часовне святителя Стефана, епископа Великопермского, для составления протеста против насилия над верой. Несколько священников сразу же были арестованы. С насмешками их повели в тюрьму. Один из арестованных предложил дорогой петь церковные песнопения, но красногвардейцы закричали:

– Иди, иди, долговолосый, пока цел, а запоешь – живо отправишься на тот свет!

В тюрьме духовенство продержали целую ночь, у некоторых взяли подписку, что не будут организовывать крестные ходы, не будут говорить проповеди и агитировать народ против советской власти. Часть священников на следующий день освободили, других оставили в качестве заложников. Обо всем происшедшем духовенство сообщило Архипастырю в Москву.[14]

Епископ Андроник написал из Москвы в Пермь: «Врагов Церкви отлучаю от Святого Причастия и от надежды на вечное Спасение».

12 апреля 1918 года владыка Андроник был возведен в сан архиепископа и 15 апреля прибыл в Пермь. С приездом Архипастыря и духовенство, и верующий народ воспрянули духом, ободрились и надеялись, что «властитель дум народных» (так был назван Владыка в Пермской прессе), объединит всех их и бесстрашно встанет на защиту святой веры и Церкви. Так и произошло.

Вернувшись на кафедру, архиепископ Андроник продолжал обличать распоясавшуюся безбожную власть как разбойников, бесстыдно обманывающих народ.

Тучи над его головой сгущались, но это нисколько не смущало Владыку. Напротив, с этого времени начинается его особое бодрствование на своем ответственном посту. Почти все время Святитель проводит в пермских храмах за Литургиями, всенощными бдениями, акафистами, молебнами, внебогослужебными беседами. Поистине это было неусыпное бодрствование часового на Божественной страже.

Архипастырь стал деятельно готовить духовенство и народ к предстоящему 26 апреля обычному крестному ходу с проповедями в разных пунктах города. Но 16 апреля у Владыки был произведен обыск, процедуру которого возглавил заместитель председателя ГубЧК И.А.  Гилев.[15]

Во время обыска он спросил Архиепископа:

– Кого вы в своих посланиях разумеете под разбойниками?

– Всех, кто захватывает церковное достояние, пожертвованное Господу Богу; так я верую, – ответил Святитель.

– Значит, этим воззванием вы призвали темные массы к вооруженному сопротивлению советской власти?

– Читайте документ, о чем он говорит. Моя вера и церковные законы повелевают мне стоять на страже веры, Церкви Христовой и ее достояния. Если этого не буду исполнять, то я перестаю быть не только архиереем, но и христианином.

На следующий день Архиепископ отправил в Пермский исполком письмо, в котором требовал прекратить подобные посягновения на свободу Церкви и на церковное достояние, протестовал против оскорбления и арестов священно-церковнослужителей.

25 апреля / 9 мая состоялся торжественный крестный ход по городу во главе с Архипастырем. «Этот крестный ход… превзошел все ожидания, – писали церковные хроники. – Народ уже знал о зверских разстрелах молящихся во многих городах, знал об угрозах Пермских тиранов Борчаниновых,[16] Решетниковах,[17] Лукояновых[18] и стоящих за спиною этих марионеток, истинных врагов веры и родины, и не посмотрел на их угрозы. Многотысячная людская лавина катилась, имея в центре своих духовных водителей, заняв несколько кварталов в своем движении. Развевающияся многочисленныя хоругви, общенародное пение Пасхальных ирмосов, пламенные призывы священников к объединению у креста Распятаго – едва ли когда нибудь забудется верующими это торжество Православия. Враги же Церкви забыть его не могли, и, того больше, не могли простить его вдохновителю и руководителю. В этот день участь Архипастыря была… решена.

Напутствуя расходящиеся по церквам отдельные крестные ходы, Архиепископ говорил про злые замыслы инородцев на Церковь Христову, как последний устой, спасающий от развала нашу нацию, и на ее собранное веками самим народом имущество. Говорил о том, что он, преемственно получивший власть, данную Христом Апостолам – “вязать и решить грехи людские”, – анафематствует посягающих на храм Господень, доколе они не исправятся. Говорил, что если ему и смерть принять придется за защиту правды и справедливости, то он готов и умереть.

Аскет по натуре и прямой, правдивый по характеру, мягкий в обыденной жизни, но грозный в обличениях житейской грязи и пошлости, архиепископ Андроник был верен своему слову».[19]

За всеми церковными службами он обличал новоявленные советские власти за алчность, за бесстыдный обман народа, за беззаконие и нравственную гибель, которую они принесли России. Тысячи людей, даже совершенно неверующих, шли послушать мужественное слово Святителя. «Но сжималось сердце верующаго за участь своего вождя, предчувствие беды для смелаго борца за народ и его достояние».[20] За Архипастырем было установлено дежурство агентов, которые являлись на каждое богослужение и слушали каждое его слово. Владыка знал это и однажды, обратившись к шпионам, сказал: «Идите и передайте Вашим главарям, что к дверям храмов и ризниц они подойдут, только перешагнув через мой труп, а при мне и гроша ломаного церковного не получат».

Через два дня после крестного хода архиепископ писал Патриарху Московскому и всея Руси Тихону: «Что-то ужасное назревает всюду и у нас. Я пока на свободе, но, вероятно, скоро буду арестован. Признаки полной анархии. На случай ареста оставлю распоряжение о закрытии всех градо-пермских церквей. Пусть считаются с самим народом… Да хранит Вас Бог. Благодарю Вас за пожалование сана архиепископа. На отосланные мною открытки многим архиереям ответа не получил ни одного. А надо нам знать друг о друге…»

Епархиальная жизнь, хотя и шла своим чередом, но смута, охватившая в государство, уже касалось каждого прихода и каждого храма. Один из благочинных прислал донесение Владыке о том, «что в ночь на 5 мая перед звоном к Пасхальной заутрене в селе Григорьевском крестьянин этого села Николай Гуляев произвел выстрел из старинной пушки с целью, как он сам выразился, “подстрелить Христа”. Пушку разорвало, убило на месте бывшего с ним рядом молодого парня, а самому Гуляеву оторвало ногу. Он был отвезен в пермскую больницу, где через двое суток умер в страшных мучениях». Как отмечалось в донесении, «Гуляев в церковь никогда не ходил, христианского долга исповеди и Таинства Причащения не исполнял».

На этом сообщении Архиепископ написал: «Так страшно идти против Бога, против Церкви и благодатного священства! Да образумятся все ослепленные дьяволом ругатели святой веры нашей и да обратятся в смирении и раскаянии к Милостивому Богу».

Незадолго перед арестом Архипастыря один священник обратился к нему с вопросом, как спасти паству от губящих ее волков и самому не впасть в уныние от озверения в народе и предстоящего поругания святынь. Владыка ответил: «Все это безбожие и разбой есть вражеское наваждение, скверный налет на русскую добрую и богобоящуюся душу. За клятвопреступничество пока отнял Бог у всего народа разум и волю, пока не раскаются… а когда раскаются, то сначала постепенно, а потом целиком прозрят все духовно, почувствуют и силу и, как Илья Муромец, – сбросят тот ужас, который окутал всю страну нашу. Вот и будем своим твердым, ясным, уверенным словом раскрывать людям правильное отношение к жизни и прежде всего призывать к покаянию, после которого все от Бога нам возвратится с лихвою… Может быть, меня и на свете не будет, но не покидает меня надежда и уверенность, что Россия воскреснет со своим возвращением к Богу. Ободряйте всех, примиряйте озлобленных с жизнью, вливайте в них начала светлой жизни по Евангелию Христа. Наше дело – собирать стадо Христово, организовать живые церковно-народные силы по приходам, чтобы разочаровавшиеся во всяких партиях люди здесь, в Церкви и среди верующих, нашли живую пристань и добрый покой. Воскреснет душа народная – воскреснет и тело ее – наша здоровая государственность. Да помогает Вам Господь. Простите и молитесь о призывающем Божие благословение грешном архиепископе Андронике».

Смелые проповеди Владыки и его отрицательное отношение к большевизму повлекли за собой преследования со стороны большевиков. Местные газеты стали печатать об архиепископе Андронике клеветнические статьи; предчувствовалось, что расправа над ним – не за горами. Предвидя скорую развязку, Владыка оставил распоряжение, что если он будет арестован рабоче-крестьянским правительством, то дает запрет священно-церковнослужителям города Перми и Мотовилихи совершать богослужения, кроме напутствия умирающих и крещения младенцев. Кроме того, распорядился в случае своей насильственной смерти вступить в управление епархией викарному епископу Феофану, а если последует кончина владыки Феофана, то передать временное управление епископу Вятскому.

Вверив свою судьбу Промыслу Божию, Владыка был безмятежен, ежедневно исповедовался и приобщался Святых Христовых Таин, и светлое настроение не покидало его. Со всеми он был обходителен и ласков. Удивительное спокойствие Архиепископа поражало многих. Близкие уговаривали его скрыться, но Владыка был непреклонен, словно уже получил ответ свыше – спокойно и уверенно идти на Крест.

Тем временем в Перми произошло событие, всколыхнувшее не только весь город, но и всю Россию. В то время в гостинице купца Королева жил Великий князь Михаил Александровича Романов, брат свергнутого Государя Николая II. В Пермь он был выслан из Гатчины в феврале 1918 года.

В ночь с 12 на 13 июня 1918 года (в тот год это был праздник Вознесения Господня) Михаил Александрович вместе со своим секретарем Николаем Николаевичем Джонсоном был убит в окрестностях Перми. Злодеяние совершили председатель местного областного комитета чекист Мясников с тремя сподручными, действовавшими по инструкции Свердлова. Однако большевики распространили слух, что Великий князь был увезен монархистами. В Перми этому никто не верил, народ был убежден, что его похитили сами большевики.

Между тем на следующий день, 14 июня, власти приказали архиепископу Андронику явиться к ним для ответа на вопросы обвинения. Народ, узнав об этом, стал скапливаться на соборной площади. Приказ пришлось отменить и, чтобы совершенно успокоить людей, Владыке прислали допросный лист на дом. Он дал ответ на все вопросы. Власти для умирения населения города заверяли многочисленные депутации (одна из них была мусульманская), что они совершенно удовлетворены ответами Архиепископа.

В тревоге за участь Святителя собранием церковных Советов было постановлено «охранять особу Высокопреосвященнаго не с целью его защиты против вооруженной силы, а с тем, чтобы, по крайней мере, присутствовать при аресте и знать, куда его отправят, и что с ним будут делать».

Сам Владыка дал распоряжение сторожу Архиерейского дома послушнику Михаилу Антонову «подниматься на ночь в караул на Соборную колокольню и ударить в набат в случае, если какие-нибудь люди ночью будут ломиться в покои».

Большевики после первого неудачного ареста Архиерея решились на крайние меры – постановили объявить город на военном положении и привести в состояние боевой готовности все имеющиеся войска. Начальнику конной городской милиции приказали «поставить по два конных милиционера против окон всех городских церковных сторожек на тот случай, если кто-нибудь из звонарей захочет подняться на колокольню». Для ареста Святителя было поднято на ноги полторы тысячи солдат.

Первые две ночи для дежурившей у архиерейского дома охраны прошли спокойно.

В полночь с 16 на 17 июня вооруженный большевистский отряд в 1500 человек под предводительством бывшего каторжника Мясникова[21] окружил архиерейский дом.

События этой ночи передал непосредственный участник и свидетель происшедшего – член Совета Слудской церкви Илья Демьянович Петров:

«Нас было 3-4 человека. Мы проводили эти ночи в стеклянной галерее у собора, собираясь в 11 часов вечера и расходясь после 5 часов утра. Мы наблюдали ночную «деятельность» Пермского «Смольного».[22] Видели, как привозили грабленное и приводили людей на последний суд и расправу. [Пермские чекисты к тому времени заняли здание Пермской Духовной семинарии, расположенное напротив Преображенского Кафедрального собора и архиерейского дома].

В последнюю ночь с воскресенья на понедельник, т. е. на 17 июня, Архиепископу тайно донесли, что совет «нечестивых» отдал приказ об его аресте в эту ночь. Владыка видимо был готов и встретил это известие спокойно.

В эту ночь нам предложили быть близко к месту надвигающихся событий, и мы расположились в притворе Крестовой церкви. От парадного входа и лестницы в квартиру Архиепископа нас отделяла Крестовая церковь и две двери: из притвора в храм и из храма на лестницу.

Почти вслед за боем двенадцати часов на соборе, к нам, сидевшим, понятно, в темноте, прибежал настоятель архиерейского храма архимандрит Пахомий и сдавленным, полным тревоги голосом крикнул нам: «Идите скорее! Ломятся в парадное!..»

Чтобы перебежать через темную церковь времени нужно немного, но когда я, бежавший впереди, ухватился за ручку двери на парадное, то она уже кем-то отворялась со стороны лестницы. Не слышав шума взлома наружных дверей и предполагая по времени, что орда еще возится с ними, мы на мгновенье опешили, увидев за дверью в освещенном пустом парадном какого-то человека в мягкой черной шляпе, черной же рубашке под пиджаком с револьвером в руке.

Потом оказалось, что когда швейцар после первого стука бросился за ключом, чтобы открыть, дверь оказалась моментально сломанной, и в коридор парадного хода проникло лишь несколько наиболее смелых.

Странное дело: не смотря на всю безопасность обстановки преступления, исполнители, видимого, чего-то трусили.

…Первые вопросы, которые задал нам субъект в шляпе, далеко неспокойным тоном, были: «Сколько нас и кто мы такие?»

Тон сразу изменился, когда мы ответили, что нас только трое и что мы не охрана, т.е. безоружны, а просто свидетели, понятые.

В один момент коридор наполнился вооруженными мотовилихинскими рабочими, часть которых, с каким-то горбоносым, нерусского типа брюнетом во главе, бросилась вверх по лестнице в покои Владыки, а остальные тесным кольцом окружили нас и тщательно обыскали. Почти тотчас же к нам присоединились, проведенные под дулами револьверов из внутреннего помещения, иеродиакон Евлогий, сторож церкви Глухих, рассыльный Калашников, швейцар-чех Сосовских.

Вверху у Владыки были отец Пахомий и священник Крестовой церкви Михаил Салтурин, когда ватага появилась в его кельях. Архиепископ, конечно, не ложился, слышал весь шум нападения и встретил насильников спокойно, вопросом:

– Кто вы такие и что вам нужно?

Один из шайки ответил, что они должны произвести обыск. Последовал новый вопрос:

– На это должно быть у вас полномочие – мандат – есть он у вас?

Вместо ответа горбоносый предводитель спросил, обращаясь к рядом стоявшим Владыке и отцу Пахомию:

– Который из них епископ Андроник?

– Я, – ответил Архиепископ.

– Мы должны вас арестовать, – заявил он.

– Тогда тем более должен быть у вас мандат на мой арест! – ответил Архиепископ насильникам.

Атаман шайки крикнул:

– Нам некогда разговаривать с вами, немедленно одевайтесь и идем!

В этот момент сквозь толстые стены покоев донеслись звуки набата с соборной колокольни, поддержанные еще на одной-двух церквах и на каланче 2-ой части.

Видимо «товарищи» этого не ждали и растерялись. Все признаки паники были на лицо. Сверху по лестнице побежали разузнать, бросились и из нашей стражи туда же на площадь. Все пришло в волнение, все задвигалось.

Наверху были слышны возгласы: «Скорее, скорей!»

И вот не прошло и четверти часа после взлома входных дверей, как на верхней площадке лестницы послышался быстрый топот многих ног. Внизу у нас моментально наступила мертвая тишина. Все внимание наше и нашей стражи сосредоточилось на лестнице: среди вооруженной толпы, немного впереди ее, спускался по ступеням архиепископ Пермский Андроник.

Одетый по-дорожному в рясу и клобук, с посохом в руке, обычной быстрой своей походкой шел на смерть Архипастырь. Мы видели его близко. Он был спокоен. Не доходя до конца лестницы несколько ступеней, он поднял глаза на нашу группу, почти не останавливаясь, на ходу, поднял руки и благословил нас.

Последний раз для нас прозвучал его голос:

– Прощайте православные!..

Еще мгновение и он, а за ним и стража его, спустились с лестницы, повернули, и скрылись в выходных дверях. Донеслись крики: «Скорей, скорей!» и топот лошадей. Преступление свершилось.

Все это время набат гудел, не переставая. К звукам его присоединились звуки ружейных выстрелов и, наконец, застрочил пулемет. Наша стража давно уже пришла в движение. Вначале эту стрельбу с площади, звон на колокольне и подъехавшей пожарной команды они приняли за нападение. «Им пулемет притащили», – указывая на нас, сообщили своим прибежавшие с площади. «Посмотрите хорошенько, не ваш ли он? – был наш ответ. – Ведь это стреляют с площади ваши же».

Когда, наконец, выяснилось, что тревога напрасна, успокоившиеся опричники приступили с требованием выдать им ключи от колокольни и указать ход на нее. Все мы ответили незнанием: настоятель сказал, что ключи у сторожей, а сторожа – под колокольней.

Набат не смолкал. Звуки его неслись по пустынным улицам города, будя спящих христиан вестью о совершившемся беззаконии.

Пока искали ключи, один из красных по водосточной трубе поднялся на колокольню и, расстреляв целую обойму, ранил в ногу продолжавшего и под расстрелом бить в набат послушника Михаила. Волоком, как собаку, стащили его с колокольни, бросили на телегу и, истекающего кровью, примчали в тюрьму».[23]

Сохранились воспоминания самого звонаря, этого человека долга – послушника Белогорского монастыря Михаила Михайловича Антонова:

«После распоряжения, [данного мне архиепископом Андроником], я стал ходить с вечера на соборную колокольню. Ход в нее устроен со стороны двора. Дверь внизу колокольни я запирал за собою изнутри на крючок.

Две ночи прошли спокойно, а в ночь с воскресения на понедельник, т. е. на 17 июня, около часу после полуночи я вдруг заметил, как к парадному крыльцу Архиерейского дома подошли несколько вооруженных людей и начали стучаться в дверь. Вслед за этими людьми стали подходить к Архиерейскому дому целые отряды вооруженных солдат и оцеплять квартал. Я тогда начал звонить. Вскоре снизу раздались выстрелы, направленные в колокольню. Стоя в безопасном месте, я продолжал звонить.

Через несколько минут я заметил, что в меня кто-то стреляет снизу изнутри колокольни; вторым выстрелом этого человека я был ранен в левую ногу повыше колена. Стрелявший в меня мужчина, показавшийся мне солдатом, одетый в шинель, держал в руке револьвер, ругался и стал спрашивать, зачем и по чьему распоряжению я забил набат. Я лишь ответил: «Мне велели».

…Истекая кровью, я начал слабеть и терять сознание. Помню, что на колокольне появились вскоре еще несколько солдат, которые также ругались, причем некоторые советовали меня заколоть, иные же – оставить в покое. Когда я свалился с ног, солдаты меня понесли вниз и, положив в какой-то экипаж, привезли в больницу при губернской тюрьме. …Уже в тюремной больнице я опомнился. Там меня продержали только два дня и перевезли в Александровскую больницу… там у меня отняли почти всю левую ногу».[24]

Остальных обитателей дома: архимандрита Пахомия, иеродиакона Евлогия, сторожа Глухих, рассыльного Калашникова и Илью Петрова – вывели из здания на улицу и повели в чрезвычайку.

«…На протяжении от Монастырской до Петропавловской улиц, – вспоминает далее Илья Демьянович Петров, – и по всей левой стороне Кунгурской улицы густой толпой стояли сотни вооруженного сброда. Свистом, яростными криками, отборной бранью встречало нас темное стадо. Угрозы покончить с нами тут же, удары прикладами и издевательства не прекращались на протяжении двух кварталов. Стража, видимо, опасалась не доставить нас живыми и поэтому гнала почти бегом.

В этом «Шемякином судилище» мы пробыли несколько часов. …На кратком допросе нам, понятым, был задан только один вопрос: «Как вы очутились в покоях архиепископа Андроника?»

Я лично ответил следующее: «Когда был арестован и увезен неизвестно куда Михаил Александрович Романов, большевики заявили, что он похищен какой-то белогвардейской организацией. Между тем в Перми никто этому не верит и утверждают, что его похитили сами большевики. В тревоге за участь своего Архипастыря, мы, члены приходских советов решили присутствовать при его аресте, чтобы быть в курсе дела и доложить о подробностях ареста пастве».

Нас отправили в тюрьму (около кладбища). Там уже факт преступления был известен, т. к. тюрьма видела, как проскакали по Соликамскому тракту на Горки похитители, увозя архиепископа Андроника в Мотовилихинский застенок, в кровавые лапы палача Мясникова».[25]

Картину ареста Пермского Архипастыря дополняют воспоминания губвоенкома Степана Окулова:[26] «В июле месяце 1918 года в Кафедральном соборе после богослужения епископ Андроник открыто выступил с призывом свергнуть советскую власть и этих нечестивцев хулиганов, гонителей веры Христовой.

Помню, ко мне пришла женщина в военкомат – агент Чрезвычайной комиссии, взволнованная, и говорит: ″Что вы смотрите, товарищ Окулов? Рядом с вами происходят такие факты, а вы сидите в своем кабинете и ничего не делаете″. А сама, агент, вечером на заседании передает в совете, где стоял вопрос об этом выступлении епископа Андроника. Было постановлено арестовать Епископа, прекратить его пропаганду. Арест возложен был на председателя Губернской Чрезвычайной комиссии Павла Ивановича Малкова.

Я предвидел, что может вспыхнуть восстание темных масс, ввиду того, что попы ведут везде и всюду агитацию в городе. Арест этот [нужно было] обеспечить так, чтобы не вспыхнули никакие волнения среди населения, и руководство поручить товарищу Окулову. Я вызвал из Мотовилихи дружину рабочих завода Мотовилихи в количестве 400 человек. Дал приказ образцовой роте в 150 человек – у военкомата собраться к 10 часам. Когда все собрались – отряд мотовилихинских рабочих и особая рота – мы заметили, что на колокольне Кафедрального собора поставлен часовой. Посмотрев, убедились, что, действительно, находится на колокольне [человек] (а время – сумерки, 11 часов).  Нужно было снять его, но мы догадались, что будет тревога, а человек стоял на своем посту. Я посадил человека на крышу военкомата,[27] который следил – не покажется ли он. А он, как нарочно, не показывался. И вот, часов в 12 ночи, когда приехал из Чрезвычайной комиссии Малков и еще товарищи, когда они подошли к Крестовой церкви, то там оказалось полно старушек и старичков. Но двери не отворяли, и пришлось взламывать двери. Когда стали ломать двери, ударили в набат. В 12 часов ночи. Получилась жуткая картина для нас. В особенности люди разбежались по площади, началась беспорядочная стрельба без всякого приказа по собору и по колокольне. Я выступил браво, потому что у меня громовой голос, и мне удалось прекратить эту беспорядочную стрельбу. Выехала пожарная часть, думают – пожар. Все кричат, нет возможности перейти взводу солдат. Я вскомандовал, взвод побежал к церкви. Приехали пожарные, увидели, что нет пожара. Возвратились обратно в пожарную часть. Епископа увезли в Мотовилиху, что они там делали – я не знаю».[28]

Владыку Андроника хотели расстрелять сразу, но конвой, везший Архиепископа, заехал во двор мотовилихинской милиции, где решил поменять лошадей. В это время позвонил Мясников, попросивший отложить расстрел Архиепископа до его приезда.

Начало рассветать, поэтому убийцы ехать дальше побоялись. Приехавший Мясников заявил, что расстрел решено отменить. Владыка не поверил: «Я знаю, что меня расстреляют». При наступлении дня Архиепископа завели в помещение бани и приставили к дверям конвоира с приказом никого не впускать. Жужгов[29] предложил Владыке мясного супа, сваренного на милицейской кухне. Архиепископ отказался. Тогда Жужгов принес ему хлеба и молока.

В это время в ЧК снова созвали совещание, подтвердив приговор – расстрел. Однако в Мотовилихе уже узнали, что Архиепископ и бывшие с ним священники арестованы и Владыка находится здесь. Перед зданием милиции стал собираться народ, требуя освобождения Архипастыря. Жужгов приказал разойтись, но люди не расходились, и тогда он сказал: «Им нужен Андроник, посадите их с Андроником». Были арестованы две женщины, остальных разогнали.

Вскоре стало известно, что священники городских церквей и Мотовилихи отказались служить. Жужгов пришел к Архиепископу узнать причину. Владыка сказал: «У нас постановлено, что если кого-нибудь из священнослужителей арестуют, то мы все служить не будем».

Вечером 18 июня в Мотовилихинскую милицию снова прибыл Мясников. Жужгов отдал распоряжение готовить лошадей, чтобы везти Архиепископа на расстрел, но Мясников стал противиться расстрелу Владыки и настоял доставить Архипастыря в Пермь, в ЧК. После споров в ЧК Мясников все же согласился на расстрел.

Весь день 19 июня Архиепископ провел в камере Пермской ЧК. Палачи почему-то побаивались Святителя и, опасаясь его влияния на стражу, подобрали таких конвоиров, которые могли поиздеваться над Архипастырем. Так прошел день. Власти уже решили участь Святителя, но объявить ему об этом боялись. Боялись и увозить Владыку на расстрел, чтобы не быть замеченными настороженными горожанами. Вечером председатель Пермской ЧК Малков,[30] зная интерес одного из своих приятелей к личности Архиепископа, пригласил его присутствовать при допросе. Вот свидетельство В. Ф. Сивкова:[31] «Андроник молча занял одно из кресел у письменного стола. Он долго не отвечал ни на один вопрос, а потом, будто решившись на что-то, снял с себя нагрудный крест, завернул его в большой шелковый лиловый платок, положил перед собой на письменный стол, поднялся с кресла и, обращаясь к нам, сказал примерно так:

– Мы враги открытые, примирения между нами не может быть. Если бы положение было противоположным, я, именем Господа Бога, приняв грех на себя, благословил бы повесить вас немедля. Других разговоров от меня не будет.

Потом сел, не спеша, развернул крест, надел на шею, спокойно поправил его на груди и превратился в будто бы отсутствующего человека».

В ночь с 19 на 20 июня чекисты решили осуществить расстрел архиепископа Андроника. Палачами были назначены Уваров, Платунов (начальник конной городской милиции) и трое латышей.

В первом часу ночи Уваров въехал во двор ЧК и велел выводить Архипастыря. Из подвала выбежал Николай Жужгов и попросил Платунова, чтобы его взяли присутствовать «на похоронах Андроника». Платунов велел ему сесть рядом с архиепископом в фаэтон. Остальные ехали верхом на лошадях. Направление взяли мимо Коромысловского цирка и выехали на Сибирский тракт.

Дорогой Святитель добродушно заметил, что ему в Мотовилихинской милиции было лучше сидеть – там, по крайней мере, над ним не смеялись. В ответ Жужгов потребовал: «Снимите постановление о забастовке». Архиепископ ответил: «Нет, не сниму, я знаю, что вы меня везете расстреливать».

Сам Жужгов описывает это событие так:

На третью ночь «…поехали по Сибирскому тракту за пять верст, свернули в лес на левую сторону, отъехали сажень сто, остановили лошадей. Я приказал дать Андронику лопату… приказал ему копать могилу. Андроник выкопал, сколько полагается (четвертей шесть) – мы ему помогали.[32] Затем я сказал: «Давай ложись». Могила оказалась коротка, он подрыл в ногах, лег второй раз, еще коротка – еще рыл – могила готова.

– Теперь дайте мне помолиться.

Я разрешил, он помолился на все стороны минут десять, я ему не мешал. Затем он сказал:

 – Я готов.

Я сказал, что расстреливать не буду, а живым закопаю, пока ты не снимешь постановления. Но он сказал, что это не сделает и не будет того, чтобы я не шел против большевиков. Затем мы его забросали землей, и я произвел несколько выстрелов».[33]

Тело святителя было неподвижно. Платунов дал два выстрела, Жужгов – один выстрел в голову.[34]

Один из убийц архиепископа Андроника – начальник конной милиции Перми Платунов – писал впоследствии: «Наследство осталось от Андроника – чугунные часы и серебряный крест с изображением Богородицы под синей эмалью и крест под золотом. Процесс похорон окончился. Возвратившись в Управление, крест и часы я положил в письменный стол… [Затем] крест из стола был изъят Иванченко и Дрокиным… На цепи от креста Дрокин водил собаку».[35]

О казни архиепископа не сообщалось, поэтому до самого прихода армии Колчака ходили различные слухи. Одни якобы видели архиепископа Андроника среди арестованного духовенства на работах в кизеловских шахтах; другие утверждали, что в декабре 1918 года красноармейцы водили его, избитого, по Перми и издевались над ним; третьи говорили, что он был утоплен в Каме перед самым приходом сибирцев. Колчаковцы после недолгого следствия установили, что произошло с ним на самом деле.

Точное место захоронения архиепископа Андроника до настоящего времени неизвестно. Его честные останки находятся в безвестной могиле, в районе города Перми по улице Героев Хасана, где установлен памятный крест, символизирующий могилу Пермского первомученика.

17 января 1999 года архиепископ Андроник (Никольский) прославлен в лике местночтимых святых Пермской епархии.

Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 2000 года священномученик Андроник (Никольский) прославлен в лике святых Новомучеников и Исповедников Российских для общецерковного почитания.

Память совершается 7 / 20 июня.


[1] Архимандрит Антоний (Храповицкий) (18631936 г.), будущий митрополит Киевский и Галицкий, основатель и первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей. С 1890 по 1895 г. – ректор Московской Духовной академии.

[2] Архимандрит Cергий (Страгородский) (18671944 г.), будущий Патриарх Московский и всея Руси. В 1890 г. был назначен в Японию членом Православной духовной миссии. В 1893 г. назначен исполняющим должность инспектора Московской духовной академии. С 1897 по 1899 г. вновь являлся помощником начальника духовной миссии святителя Николая Японского.

[3] Святитель Николай (Касаткин) (18361912), архиепископ Токийский. В течение 50-ти лет нес миссионерское служение в Японии. Св. Николай оставил после себя собор, 8 храмов, 175 церквей, 276 приходов, одного епископа, 34 иереев, 8 диаконов, 115 проповедников и 34110 человек православных верующих в Японии, заложив прочную основу Японской Православной Церкви. Давно почитаемый в Японии, святой равноапостольный Николай, архиепископ Японский, был прославлен в лике святых Русской Православной Церковью 10 апреля 1970 г.

[4] Архимандрит Иоанн (в миру Илья Алексеев), впоследствии епископ Пермский и Соликамский,руководил Александровской миссионерской Духовной семинарией в Ардоне со дня ее основания.

[5] Священномученик Андроник (Никольский), архиепископ Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. Тверь, 2004. С. 63.

[6] Митрополиит Арсений (Авксентий Георгиевич Стадницкий; 18621936 г. В течение долгого времени был правящим епископом Новгородской епархии. С 1906 г. присутствующий в Святейшем Синоде (1917 г.) В 1907 г. избран членом Государственного Совета Российской империи от монашествующего духовенства. С 1927 г. — постоянный член временного Патриаршего Синода при заместителе Патриаршего местоблюстителя митрополите Сергии (Страгородском). Однако реально участия в деятельности этого органа практически не принимал, так как находился в ссылке в Ташкенте. С 1933 г. — митрополит Ташкентский и Туркестанский. Был духовным наставником архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) и умер на его руках в ташкентской больнице. Похоронен на Боткинском кладбище Ташкента.

[7] Владимир Путята (Всеволод Владимирович Путята) родился 2 (14) октября 1869 г. С 1911 по 1913 г. — епископ Омский и Павлодарский. С 1914 г. занимал кафедру Донскую и Новочеркасскую, с 1915 – Пензенскую. По совокупности с жалобами духовенства и верующих Донской и Пензенской епархий, в 1918 г. был судим Поместным Собором и лишен сана епископа. При поддержке ВЧК организовал в Пензе «Новую народную церковь». «За неподчинение и презрение канонических правил» отлучен от Церкви. В 1923 г. был участником I обновленческого собора, на котором подписал акт о низложении святейшего Патриарха Тихона. Осенью 1928 г. принес келейное покаяние Местоблюстителю патриаршего престола митрополиту Сергию и был принят как монах. Отбывая епитимью, служил псаломщиком в подмосковном селе. Дважды подавал ходатайство в Священный Синод о восстановлении в сане епископа. Но каждый раз Священный Синод выносил отказ в связи с сомнениями в искренности его раскаяния. В 1934 г. начал служить в григорианских храмах г. Томска как «митрополит Томский и всея Сибири». После этого Священный Синод объявил «монаха Владимира Путяту отпавшим от Святой Церкви и лишенным христианского погребения в случае нераскаянности». После 1934 г. был в заключении. По одним сведениям, умер в начале 1941 г., по другим — в феврале 1936 г.

[8] Епископ Мефодий (Михаил Платонович Красноперов) родился 30 июля 1868 г. С 1913 г. — епископ Акмолинский, викарий Омской епархии. С 1914 г. (после переноса викариатства из Акмолинска в Петропавловск)— епископ Петропавловский, викарий Омской епархии. Часто проводил богослужения, активно противодействовал пьянству, боролся с сектантством. В 1921 г. в Западной Сибири вспыхнуло крестьянское восстание, которое было жестко подавлено большевиками. Тогда же в Петропавловске был убит епископ Мефодий. В 2000 году причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Русской Православной Церкви.

[9] Епископ Сергий (Алексей Петрович Лавров) родился в 1878 г. В 1913 г. в Урмии хиротонисан во епископа Салмасского, начальник Урмийской миссии. С 1914 по 1915 г. эвакуирует Миссию из Урмии в Россию. С 1916 г. — епископ Соликамский, викарий Пермской епархии. В 1917 г. назначен на вновь образованную кафедру — епископом Семиреченским и Верненским, викарием Туркестанской епархии. В 1918 г. числился на покое. После Октябрьской революции объявил себя принадлежащим к англиканской церкви, за что был отлучен от Православной Церкви. В 1919 г. принес покаяние и был воссоединен в Новороссийске. В 1920 г. — епископ Кубанский. В ноябре 1920 г. выслан с Кубани в Москву, затем заключен на год в Устьлаг. С 1923 по 1927 г. — вновь епископ Семиреченский и Верненский, викарий Туркестанской епархии. С 1923 по 1926 г. временно управлял Туркестанской епархией. В 1927 г. перешел в обновленчество и женился. С марта 1929 г. за штатом. В 1937 г. арестован и приговорен к расстрелу. Расстрелян 10 ноября 1937 года в Тобольске.

[10] Имеется в виду архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский). С 1911 г. — член Святейшего Синода. Был единственным членом Святейшего Синода, оставленным Н. В. Львовым после роспуска старого состава 14 апреля 1917 г.

[11] Постановление Святейшего Синода в связи с заявлением шести архиепископов Святейшего Синода от 9-13 марта 1917 г.: «присоединяясь по существу к настоящему заявлению и находя образ действий нового обер-прокурора Св[ятейшего] Синода г. Львова неканоничным и незакономерным, Св[ятейший] Синод определяет:

1) довести до сведения Временного Правительства о сем, присовокупив, 2) что Св[ятейший] Синод не находит однако возможным оставить кормило Всероссийской православной церкви без кормчего и посему 3) оставляет за собой ведение дел по управлению Православной Российской Церковью до созыва нового состава Св[ятейшего] Синода на основах канонических. …[Подписали:] Владимир (Богоявленский), митрополит Киевский; Макарий (Парвицкий-Невский), митрополит Московский; Сергий (Страгородский), архиепископ Финляндский; Тихон (Белавин), архиепископ Литовский; Арсений (Стадницкий), архиепископ Новгородский; Михаил (Ермаков), архиепископ Гродненский; Иоаким (Левицкий), архиепископ Нижегородский; Василий (Богоявленский), архиепископ Черниговский и протопресвитер Александр Дернов).

[12] То есть члены Святейшего Синода весенней сессии 1917 г.

[13] «Освобождение России» № 51, 1919 г.

[14] ГАРФ, Ф. 9440, оп. 1, д. 1, л. 144.

[15] Гилев Иван Александрович[1888 — ? г.]. Член ВКП с 1918 г. Левый эсер в 1917-1918 гг. Сотрудник ЧК с 1918-1922 гг., член коллегии Пермской ГубЧК, помощник начальника отдела ГПУ (1922-1926 гг.). С 13.01.1927 – 1927 гг. — начальник ЭКО ПП ОГПУ по Казахстану. В 1927 – 1928 гг. — начальник Саранского окротдела ОГПУ, 1928-1930 гг.- начальник Мордовского облотдела ОГПУ (снят за пьянство). В 1930 г. (2 месяца) — начальник Ульяновского окротдела ОГПУ. В июне 1930 г. откомандирован в ОГПУ СССР. Дважды (и в Саранске и в Ульяновске) допустил применение оружия со смертным исходом без необходимости. Первый раз дело замяли. Во второй раз, сопровождая в машине арестованного — члена ВКП(б) — застрелил его. Естественно Гилев был не трезв. За последнее убийство Гилева сняли с должности и хотели отдать под суд. Но в итоге признали больным и в сентябре 1930 года отправили на пенсию.

[16] Борчанинов Александр Лукич, (18841932 г.) — с 1901 г. принимал участие в революционном движении. В 1903 г. вступил в РСДРП(б), входил в Пермский и Мотовилихинский комитеты партии. Был одним из руководителей Мотовилихинского вооружённого восстания в декабре 1905 г. В июне 1917 г. стал председателем Мотовилихинского совета РСДРП(б). В качестве делегата II Съезда Советов участвовал в Октябрьской революции в Петрограде. В июне 1918 г. Борчанинов участвует в подавлении мятежа Чехословацкого корпуса. Он – активный организатор Красной Армии. С августа 1921 г. — председатель Пермской губернской ЧК, с 1922 г. — председатель Тюменского, Златоустовского и Пермского окрисполкомов. В 19261928 гг. работал инструктором ВЦИК в Москве. Именем Борчанинова названа улица в Ленинском районе Перми.

[17] Решетников Василий Иванович, (1891–1919 г.), ярый революционер, до 1917 г. неоднократно был арестован за революционную пропаганду. В 1912 г. отправлен в ссылку в Архангельскую губернию и в 1916 г. выслан из Петрограда в Верхоленский уезд Иркутской губернии, где и застала его революция. Возвращаясь из ссылки, остановился в Перми. Стал первым руководителем власти Советов в г. Перми — 4 ноября 1917 г. избран председателем Пермского исполкома Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. 9–12 октября на 1-й Пермской окружной конференции большевиков избран в окружной комитет РСДРП (б), который обсудил новые задачи партийной организации, в том числе о захвате власти вооруженным путем. В начале 1919 года умер от тифа. В 1927 г. ул. Ермаковская в г. Перми, известная на карте города с 1823 года, переименована в ул. Решетникова.

[18] Лукоянов Михаил Николаевич (1892—1940 г.) член РСДРП с марта 1917 г. Делегат VI съезда РСДРП(б) от Пермской организации. 15 августа 1917 г. избран членом управы Пермской городской Думы от партии большевиков. 17 декабря 1917 г. — председатель исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Пермской Губернии. Летом 1918 г. возглавил губернский военный отдел (комиссариат). С января 1919 по февраль 1920 г. — заместитель военкома Уральского военного округа. В 1920-21 гг. — председатель Екатеринбургского губисполкома. В 1940 году осужден. Умер в заключении. Именем М.Лукоянова названа улица в Перми.

Его брат Лукоянов Федор Николаевич (18941947). В РСДРП с 19 лет. Был образованным человеком (знал английский, немецкий и древние языки) и талантливым журналистом (пропагандистом). 29 октября 1917 года пермской организацией РСДРП назначен редактором газеты «Пролетарское знамя». Статьи писал под псевдонимом «Маратов» (в честь французского революционера). В марте 1918 г. занял пост главы Пермского окружного ЧК по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности, затем был председателем Уральской областной ЧК и, одновременно, членом редколлегии «Известий» Пермского губкома. «Принимал участие в руководстве расстрелом семьи Романовых» — писал он сам в 1942 году в автобиографии. В 30-е годы Лукоянов работал в Москве в Наркомснабе, в газете «Известия», затем – в Наркомзаге. Тяжелое нервное заболевание, приобретенное им в 1918 году во время работы в ЧК, все больше давало себя знать. Умер в 1947 году в Москве. Супруга перевезла прах в Пермь. Ф. Лукоянов похоронен на Егошихинском кладбище в Перми.

Их сестра, Карнаухова Вера Николаевна, известна по следствию Н. А. Соколова о расстреле Николая II и его семьи.

[19] «Вестник Омской Церкви», № 3, 1919 г.

[20] Там же.

[21] Мясников Гавриил Ильич (1889-1946) — участник убийства Великого князя Михаила Александровича Романова. Профессиональный революционер, мотовилихинскиЙ рабочий, член РСДРП(б) с 1906 г., в 1917—1921 гг. на руководящей советской и партийной работе в Мотовилихе и Перми: председатель Мотовилихинского райкома партии, член окружного комитета партии, член губисполкома, зам. председателя Пермской губчека. Член ЦИК. В 1921 году стал в оппозицию к Ленину и был исключен из партии. В 1923 году Мясников был арестован и приговорен к трем годам ссылки в город Эривань. Бежал через границу и через Персию и Турцию переправился во Францию. Работал в Париже шофером. После Второй мировой войны вернулся в советскую Россию и был расстрелян.

[22] Напротив Спасо-Преображенского Кафедрального собора была расположена Пермская Духовная семинария. 1 сентября 1918 г., согласно декрету о закрытии духовных школ и училищ, семинария была упразднена, в ее здании расположился губернский военный коммисариат, а так же центр формирования Красной армии.

[23] «Освобождение России» в № 19, 25 января 1919 г., ГАРФ, Ф. 9440, оп. 1, д. 1, л.20.

[24] ГАРФ, Ф. 9440, оп. 1, д. 1, л. 26, 27.

[25] «Освобождение России» в № 19, 25 января 1919 г., ГАРФ, Ф. 9440, оп. 1. д. 1, л.20.

[26] О кровавых делах этого революционера будет сказано ниже.

[27] Военкомат, или центр формирования Красной армии, располагался напротив Спасо-Преображенского Кафедрального собора, в здании Пермской Духовной семинарии.

[28] ГАПК, Ф.р-1580.Оп.1.Д.16.Л.1, 1 (об), 2. (В передаче документа сохранена фразеология).

[29] Жужгов Николай Васильевич (1879—1941)— мотовилихинский рабочий, член РСДРП с 1902 г., большевик. В годы первой русской революции — боевик. Участник шайки «лесных братьев», за что отбывал наказание в Амурской губернии. В 1918 г. помощник начальника милиции Мотовилихи, член Пермской губчека. Принимал участие во многих арестах и расстрелах, в том числе Великого Князя Михаила Александровича Романова. В 1919 году получил место помощника начальника губернской милиции.

[30] Малков Павел Иванович (1892—1956) — Член РСДРП(б). С марта 1917 г. член Мотовилихинского Совдепа, возглавлял цеховую партийную организацию, входил в Пермский общегородской партийный комитет. Один из организаторов и руководителей Красной гвардии. С марта 1918 г. член коллегии Пермской губчека, с августа — ее председатель. Принимал участие во многих арестах и расстрелах, в том числе Великого Князя Михаила Александровича Романова.

[31] Сивков Владимир Федорович (1889-1979 гг.) — нытвенский рабочий, в 1908 году вступивший в ряды социал-демократов большевиков. В 1914 г. был в руководстве стачечного комитета чусовской забастовки. После февральской революции — делегат Всероссийской (Апрельской) конференции РСДРП(б). После октябрьской революции — комиссар юстиции, финансов, военный комиссар в Чусовой, член военного совета Вятского укрепленного района, председатель Вятского, потом Пермского губвоенревкома. В 1920 г. ездил в Москву, где имел личную встречу с Лениным. Затем многие годы занимал руководящие посты на транспорте, в промышленности. После выхода на пенсию в 1954 г. проживал в Перми. Автор сборника воспоминаний «Пережитое» (Пермь, 1968).

[32] Платунов дополняет картину расправы над Святителем следующими подробностями: «Андроник безоговорочно взялся и начал копать под высокими елями. Грунт земли оказался крепким: красная глина, поэтому копка могилы шла медленно, у Андроника руки не привычные к физическому труду, да к тому же дряхлость и бессилие быстроту работы задерживало. Для ускорения дела пришлось копать латышам. Два раза примеривал глубину могилы. Ложился Андроник по нескольку раз, крестился, и сложит руки на груди. Третий раз, примерно, как только Андроник лег в могилу, я стоял у его головы с наганом в руке». [ГАПК,ф.р-732,Оп.1,Д.298, Л.3 (об)]

[33] ГАПК, Ф. р-732, оп.1, д.140, Л.2-3.

[34] В опубликованных документах в тени остаются главные исполнители казни: Воробцов Георгий Федорович — заведующий отделом по борьбе с конт-революцией Пермской Губернской ЧК и начальник Пермской ГубЧК Павел Иванович Малков.

[35] ГАПК, Ф. р-732, оп.1,д.298, л. 3об