…А как нужны молитвы нашей земной, воинствующей Церкви усопшим, показывает между многими иными свидетельствами рассказ отца наместника Троице-Сергиевой Лавры, архимандрита Антония, удостоившего своим посещением и братскою любовию нашу пустынную обитель.
«Когда я поступил в Лавру Пресвятой Троицы и пр. Сергия, — сказывал о. наместник, — там было и братии мало, а диаконов с голосом и вовсе почти что не было. Вскоре после моего назначения наместником к нам в Лавру прибыл и определился в число братии один вдовый приходский диакон. Голос у него был недурной, и он стал всегда служить со мною. Незадолго до праздника он стал проситься у меня на побывку домой. Я говорю ему:
— Ну, отпустить-то я тебя отпущу. А ну как ты к празднику не вернешься? С кем я тогда служить буду?
— Вернусь, — отвечает, — уж на этот счет будьте благонадежны.
Утром, в канун праздника, спрашиваю:
— Пришел диакон?
Отвечают:
— Нет.
Началось повечерие, а диакона все нет. Большое это было для меня смущение, и сильно я на него за это оскорбился. Перед самой всенощной диакон явился и объявил, что он готовился к богослужению. Поутих мой гнев на него; я и говорю:
— Если готов, то служи!
После Литургии мы пошли на трапезу обедать. Перед трапезой кое-кто из братии стал над диаконом пошучивать:
— То-то что значит на родину съездил, а голос-то на родине и оставил.
Что-то ответил на это диакон, а там и стали они между собою препираться, пока я не вмешался в их распри и не успокоил.
Вернувшись в свою келлию, диакон взял кувшин и отправился за водой. Наполнив кувшин, он пошел обратно в келлию, стал отпирать дверь и только успел воткнуть ключ, как упал мертвым.
Когда мне об этом сказали, то мне тотчас же представилось, что я был виновником его смерти, так как заставил его, усталого с дороги, служить со мною бдение да еще готовиться к Литургии, вычитывать каноны, акафист и повечерие. Тяжело мне это было.
В этом сознании я стал молиться об усопшем диаконе, велел его записать во всех церквах и поминать на всех проскомидиях и на всех церковных службах. Горячо, помню, молился я о душе покойного диакона.
Накануне сорокового дня по кончине диакона я прилег на короткое время в своей келье и вдруг слышу, кто-то ко мне входит. Осветилась моя келья, и предо мною предстал почивший.
— Я пришел вас благодарить, — сказал он.
— За что?
— За молитвы обо мне.
— Не один молился, — отвечаю, — прочая братия также молилась. Я вас велел везде записать и поминать.
— Я, — говорит диакон, — нигде не записан, и меня нигде не поминали.
Потом я справился, было ли это упущение. Оказалось — правда: диакона забыли записать. Я спросил усопшего:
— Почему же вы знаете, что я о вас молился? Он мне на это отвечал:
— Если человек и на три сажени зароется в землю, то мы, с кем Господь сотворит милость, видим, какой человек молится, кому молится, за кого и о чем просит. Господу же все известно.
— Как вы прошли мытарства? — спрашиваю.
— Как молния, — ответил он мне.
— Почему же?
— За честь Тела и Крови Господних, так как я только что причастился в день своей смерти.
— А как же вы с братией в трапезе поспорили?
— Господь мне не вспомянул того.
В то же время в Хотьковом монастыре умерла одна монахиня. Я спросил диакона об ее загробной участи.
— Она — выше меня! — ответил почивший».
На том и кончилось видение архимандрита Антония.
Сергей Нилус
«Святыня под спудом», Сергиев Посад, 1911