Афонский стих

Люблю бывать по временам,
Где скрыта тайна жизни нашей,
Где, может быть, сокроюсь сам,
Вслед за испитой смертной чашей.

Здесь я минуты провожу,
Томим уныньем неисцельно.
И здесь отраду нахожу,
Когда душа скорбит смертельно.

Смолкает тут житейский шум –
И вместо мыслей горделивых,
Приходит ряд суровых дум –
Судей нелестных справедливых.

Передо мной убогий храм
Наполнен мертвыми костями.
Они свидетельствуют нам,
Что мы такими ж будем сами.

Немного лет тому назад
(Как жили те земные гости),
И вот ушли они в свой град,
Оставив нам лишь эти кости.

Не в силах были и они
Владеть собой в иную пору.
И между ними, как людьми,
Бывали ссоры из-за сору.

Теперь довольные судьбой,
Лежат, друг другу не мешая,
Они не спорят меж собой:
Своя ли полка иль чужая.*

Мы тоже гости на земле,
И нам лежит туда дорога.
Идем туда в какой-то мгле,
Не видя вечности порога.

И святость любим, и грешим,
Гонясь  за счастием – страдаем,
Куда-то всякий день спешим,
И то, что важно, забываем.

Боимся смерти и суда,
Желаем здесь пожить подольше,
Стараясь избегать труда,
И чтоб скопить всего побольше.

Не можем слова перенесть
Иль чуть не ласкового взгляда,
А скорбных испытаний крест
Для нас мучительнее ада.

Других виним почти всегда,
Хоть сами Бога прогневляем,
Себя ж винить мы никогда
И в самом малом не дерзаем.

Для личной прихоти своей
Готовы потом обливаться,
Не спать подряд и пять ночей,
Во все опасности пускаться.

Кривить душой на всякий час,
Безбожно совесть попирая.
И все, что только тешит нас,
К себе усердно загребая.

За честь всегда стоим горой,
Ценим труды свои и знанья.
И невниманье к  ним порой
Приносит нам души терзанье.

Таков есть страстный человек –
Хвастливый бог земного рая!
Он суетится весь свой век,
Покоя день и ночь не зная.

И всем безумно дорожит,
Пока здоровьем обладает.
Когда ж болезнь его сразит,
Совсем другой тогда бывает.

Ударит грозный смертный час –
Душа греховная смутится.
И все, что дорого для нас, —
Со всем навек должны проститься.

Безсильны нежности друзей,
Ничтожны ценности имений –
Они не могут жизни сей
Продлить хоть несколько мгновений.

Напрасно с помощью спешат,
И врач искусство изощряет:
Больному все трудней дышать –
И он, конечно, умирает.

Хладеет грудь и тускнет взор,
Все чувства рабски умолкают.
И нас, как будто некий сор,
Поспешно в землю зарывают.

Затем немного надо знать,
Что с нами здесь потом бывает:
Вот эти кости говорят…
Им наша совесть доверяет.

Один момент – и жизнь — мечта!
Зачем же столько треволнений?
Зачем вся эта суета
И масса горьких наслаждений?

Мы забываем тот урок,
Который смерть нам повторяет,
Что жизнь дана на краткий срок,
И детство дважды не бывает.

О смерть, кому ты не страшна?
Кому ты только вожделенна?!
Блажен, кто ждет тебя, как сна,
Кто помнит, что душа бессмертна.

И нет несчастнее того,

Кто вспомнить о тебе страшится:
Вся жизнь – мученье для него,
И сей, однако, он лишится.

А там – для праведных покой
И радость вечно со святыми:
Для грешных – ад с кромешной тьмой,
И участь их с бесами злыми.

Теперь, быть может, что иной
Одежды всякий день меняет;
Умрет – положат лишь в одной,
И той случайно не бывает.

А тот, кто даром мудреца
Владеет, Бога же не знает,
Умрет – не более глупца,
Напрасно только жизнь теряет.

Недалеко уж этот срок,
И эта к вечности дорога,
Припомни, мудрый, тот урок:
Познай себя – познаешь Бога.

Познай, откуда ты и кто,
Зачем пришел, куда идешь,
Что ты велик и ты – ничто,
Что ты бессмертен и – умрешь.

Монах Виталий

1905 г.

Святая гора Афон,

Свято-Пантелеимонов монастырь

* На Афоне практически нет кладбищ. На короткое время после кончины монах погребается по особому обряду, и через три года его абсолютно чистые, будто лакированные, кости изымаются от земли, поднимаются и кладутся в особые хранилища – костницы, на стеллажи, до времени всеобщего Суда. Останки, имеющие не белый, а восковой цвет свидетельствуют об особой святости жизни монаха.